Эльдар Саттаров - Чао, Вьетнам

Дело в том, что в тот год товарищ Чыонг Тинь, генеральный секретарь политбюро ЦК партии, объявил о начале реализации программы земельной реформы. Целями были раскулачивание помещиков, национализация и раздача земли крестьянам, коллективизация сельского хозяйства. Когда программа была представлена политбюро, генерал Зиап возмутился. «Эта программа неприменима к вьетнамскому народу!» – заявил он, но Хошимин в то время ценил Чыонг Тиня и прислушивался к нему. Вождь считал Зиапа менее сведущим в деле мирного строительства, чем в ведении войны. Зиап отошел на второй план, и эта борьба за влияние на вождя между Зиапом и Чыонг Тинем уже тогда начала постепенно перерастать в борьбу между просоветской фракцией Зиапа и прокитайской Чыонг Тиня.

На местах реализация земельной реформы обернулась кошмаром. Группы особистов из Национального комитета безопасности были направлены буквально во все деревни Тонкина. Агенты должны были селиться среди беднейших крестьян и жить их жизнью. Если крестьяне голодали, они должны были голодать вместе с ними, если крестьяне жили в грязи, то агенты должны были жить в грязи вместе с ними, если крестьяне не брезговали помоями, то же самое должны были делать и агенты. Цель – выстраивание доверительных отношений с беднейшим крестьянством и сбор данных. Агенты кропотливо записывали и отсылали в центр собранные сведения: кого можно считать помещиком, кого зажиточным, с кого было нечего взять, кто как жил, кто как наживал добро, кто был замечен в связях с французами, кто не был лоялен коммунистической власти.

Когда начинается передел собственности и имущества, никогда нельзя рассчитывать на объективность и справедливость. Любые наговоры, мелочное сведение счетов, наветы в корыстных целях теперь превращались в смертельное оружие. Центр, находившийся на тот момент под неограниченным влиянием генсека партии Хошимина, реагировал на донесения быстро и жестко. Под конец нашей вахты в Фу Локе мы стали свидетелями леденящей кровь сцены «народного суда» на центральной поляне села.

Судьей был глава группы особистов, хотя, как я понял из разговоров с ним, ни юридического образования, ни даже школьного аттестата у него не было. В качестве обвинителей выступали жители деревни, целые семьи. Они перечисляли преступления обвиняемых, от которых они якобы пострадали во время оккупации и колониального режима. Защита отсутствовала в принципе. В завершение суда трех несчастных подсудимых привязали к столбам с мешками на головах и просто, по-будничному расстреляли. Трудно было поверить, что эти трое рядовых, ничем не примечательных самогонщиков были действительно повинны в вымогательствах, изнасилованиях и издевательствах над малолетними, в которых их обвиняли. У меня почему-то складывалось впечатление, что они просто пали жертвой коллективной антипатии селян, оказались не в то время и не в том месте. Я был глубоко потрясен – война закончилась, но ее ужасы продолжались при свете белого дня, на освобожденной земле.

Когда мы вернулись в Ханой, мы услышали о событиях в провинции Нгеан [57] Нгеан – провинция Вьетнама, расположенная в северной части Центрального побережья. , на родине наших вождей Хошимина и Зиапа. Группы особистов были подвергнуты местным крестьянством самосуду за подстрекательство – их отправили «искать креветок» в Меконге проверенным способом. Местные жители увидели в них агентов новой тирании, ничем не отличающихся от французской Сюртэ. Когда Центр направил туда спецотряды, чтобы выявить и наказать виновных, нгеанские крестьяне вооружились и отбили атаку. Мятежная провинция больше не признавала власть Ханоя. Центр забил тревогу. Хошимин внезапно представил себе, что должны были чувствовать люди вроде Жана Деку, последние генерал-губернаторы, префекты, высшие комиссары Четвертой республики в Индокитае, главы марионеточных правительств, когда они вдруг понимали, что их контроль над суверенитетом страны ослаб и пошатнулся, что власть, которой они пользовались еще час назад, ускользает из рук по вине обстоятельств непреодолимой силы.

Как определить этот щепетильный момент заранее, чтобы упредить его и избежать потери власти, которая столь часто влечет за собой печальный конец? Хошимин вызвал к себе проверенного годами тяжких испытаний товарища, генерала Зиапа. Никогда еще Зиап не видел своего старшего друга и вождя в такой панике. Ему показалось, что Хошимин гораздо больше боится потерять власть сейчас, чем он боялся потерять жизнь тогда, когда они скрывались под землей, а над их головами бегали французские десантники, возбужденные от того, что нашли на столе письменные принадлежности вождя и стаканы с неостывшим чаем.