Михаил Иманов - Звезда Ирода Великого.Ирод Великий

И Антипатр ответил, смело взглянув на римского полководца:

— Я воин, и я на стороне Рима. То, что я открыл тебе, диктовалось военной необходимостью. Если ты прикажешь войти, я войду, но прошу тебя позволить мне остаться. Я плохой верующий, но все же верующий и боюсь Божьего гнева.

Помпей дотронулся до руки Антипатра, проговорил чуть насмешливо, но с пониманием:

— Что ж, я не буду тебя неволить, со своим Богом разбирайся сам, — И, больше ничего не сказав, Помпей зашагал к входу в храм.

Когда Гиркану доложили, что осмотревший святая святых Помпей не тронул храмовый клад, разрешил очистить помещение и возобновить обычные богослужения, первосвященник закрыл лицо руками и заплакал, сотрясаясь всем телом. Все, кто были при этом, недоуменно смолкли. Стоявший рядом Ирод вдруг ощутил, как на его глаза навернулись нежданные слезы, и он запрокинул голову, боясь, что они прольются.

Победа была полной, и Ироду казалось, что вот-вот должно наконец начаться его возвышение.

Назначив Скавра прокуратором Сирии — таким образом подчинив ему и Иудею, — Помпей поспешно отбыл в Рим, в качестве пленников взяв с собой Аристовула и двух его сыновей — Александра и Антигона.

Иудея вынуждена была возвратить Сирии все ранее завоеванные города: Скифополис, Пеллу, Самарию, Мариссу, Газу, Дору. Кроме этого, Иудея выплатила Риму огромную дань — свыше десяти тысяч талантов.

Гиркан был утвержден первосвященником и уже как полноправный хозяин поселился в своем дворце, а Скавр с легионами ушел в Дамаск.

Жители Иерусалима были удручены жертвами этой войны и потерей свободы. И приверженцы Аристовула, и приверженцы Гиркана теперь роптали, проклиная обоих братьев и их борьбу, принесшую им столько бед. И хотя обвиняли обоих братьев, но обвиняли их по-разному. Аристовула — за то, что он сдался римлянам и сдал столь хорошо укрепленные крепости. Уже было забыто, что иудейский царь пошел на это, боясь навлечь на свой народ еще худшие беды. Гиркана обвиняли в пособничестве врагам. В любом случае Аристовул представлялся хотя и неудачливым, и слишком горячим, но все же борцом за свободу. А то обстоятельство, что он был отправлен в Рим пленником, в глазах жителей оправдывало многое, если не все.

После трехмесячной осады и взятия храма Ирод надеялся, что Гиркан назначит его на высокую должность. Тому были свои причины. Во-первых, Гиркан был очень расположен к Ироду и высказывал ему это при каждой их встрече. Во-вторых, кто из приверженцев первосвященника, не считая Антипатра, сделал для Гиркана больше, чем сделал он, Ирод?

Но дни шли за днями, а первосвященник, распределяя должности среди других (и среди недавних своих врагов тоже, что особенно возмущало Ирода), не вспоминал о своем молодом приверженце и помощнике. При этом расположение его к Ироду, выраженное в словах, в жестах, перешло едва ли не в любовь. Лишь только Ирод пытался заговорить с Гирканом о том, что томило его, тот, будто предчувствуя неприятный разговор, расплывался в самой нежной улыбке, обнимал Ирода и, прижимая его к груди, неизменно произносил до приторности сладким голосом:

— Ирод, Ирод, как же я люблю тебя. Даже твой отец, которого я тоже люблю, не так мил моему сердцу, как ты. Позволь, я буду называть тебя сыном.

И в самом деле, при встречах первосвященник стал называть Ирода сыном. Правда, только в тех случаях, когда они бывали одни или вместе с ними был лишь Антипатр.

Ирод все не решался поговорить с отцом о том, что желает и ждет назначения на высокую должность. Причину своей нерешительности он понимал ясно, хотя никому не признался бы, что понимает. Он не хотел и не мог предстать перед отцом мальчиком, юношей, ищущим поддержки и защиты. Порой он думал — гнал эту мысль, но она приходила снова и снова, — что лучшие годы отца позади, что он слишком стар, чтобы принимать правильные решения, и не вполне хорошо понимает сложившуюся обстановку, что он отстал, что он человек времени царя Александра. А сейчас другое время, и молодой, полный сил Ирод понимает и чувствует это время значительно лучше отца.

Такому мнению об отце были, как полагал Ирод, веские подтверждения. Еще никогда Антипатр не имел в Иудее того значения, какое имел теперь. Он был обласкан самим великим Помпеем. Отъезжая в Рим, Помпей сказал в присутствии своих командиров — и Авла Габиния, и Скавра, и Пизона, — что умнее и хитроумнее Антипатра он знал лишь одного человека — Суллу Счастливого. Когда он произнес это и дружески положил руку на плечо Антипатра, присутствующие там командиры почтительно заулыбались. (Правда, Ирод заметил долю насмешливости в их улыбках — но разве поймешь римлян!) Никто из иудеев не получил такой похвалы от римского полководца. Даже Гиркан, которого Помпей утвердил первосвященником. Указывая Гиркану на Антипатра, Помпей сказал: