Михаил Иманов - Звезда Ирода Великого.Ирод Великий

Гиркан болезненно поморщился, его костлявые руки, лежавшие на подлокотниках кресла, сжались и разжались. Он вдруг закашлялся, содрогаясь всем телом и тряся головой. Ирод, смотревший на него с нескрываемым презрением, отвел взгляд в сторону. Прокашлявшись, но все еще сдавленным, с хрипами голосом Гиркан сказал:

— Я хочу спасти тебя, Ирод. Мне дорога твоя жизнь, я сам отвечу перед Синедрионом.

Ирод усмехнулся:

— Тебе дорога моя жизнь? Мне кажется, что своя тебе дороже моей.

— Что ты такое говоришь, Ирод! — слабо махнув рукой, воскликнул Гиркан.

— Только то, что знаю. — Голос Ирода звучал теперь жестко, — Разве ты не получил письмо римского прокуратора Секста Цезаря и разве он не уведомил тебя, что за мою жизнь потребует твою?!

Ирод не знал содержания письма прокуратора, но, по-видимому, угадал точно: первосвященник еще сильнее вжался в кресло, втянул голову в плечи, и взгляд его из скорбного превратился в затравленный. А Ирод, подавшись вперед, угрожающе навис над ним:

— Говори, что тебе дорога лишь твоя жизнь!

Гиркан быстро испуганно закивал и выговорил, дрожа и запинаясь:

— Дор-р-рога…

— То-то же! — удовлетворенно сказал Ирод, распрямился и отступил в темноту.

— Но ты не так меня понял, сын мой, — пролепетал Гиркан со слезами на глазах, — Ты, конечно, прав, и я… моя жизнь… конечно… Но есть еще одно обстоятельство…

— Какое?

— Понимаешь, если ты… если ты останешься, а Синедрион осудит тебя, приговорит… То тогда… тогда тебе, твоему отцу и мне тоже придется применить против них силу. Разве я могу допустить, чтобы тебя, которого я называю…

— Дальше! — перебил его Ирод.

Гиркан несколько раз вздохнул, хватая воздух широко раскрытым ртом и прижав ладони к груди. Лицо его из бледного стало багровым.

— Если ты останешься, то нужно будет применить силу, и тогда не будет мира в Иудее. Но если ты согласишься бежать…

Он прервался и снова глубоко вдохнул воздух, задержал дыхание, а Ирод сказал:

— Значит, если я уеду, то мир будет сохранен?

— Да, — быстро кивнул Гиркан, — потому что тогда всем станет ясно, что ты боишься закона.

— Но я ничего не боюсь!

— Я знаю, сын мой, я знаю. Ты смел и отважен, но здесь другое… Все поймут, что если ты опасаешься закона, значит, учитываешь его. — Ирод хотел возразить, но Гиркан с умоляющим выражением на лице поднял обе руки. — Тебя ждет большое будущее, сын мой, я знаю, и нельзя, чтобы кто-нибудь мог усомниться…

Гиркан недоговорил, но Ироду и без того все стало понятно. Он вспомнил утренний разговор с отцом и братом — только теперь он ясно осознал, что же тревожило отца: если не уважаешь закон, то хотя бы покажи, что учитываешь его. Возразить было нечего — Гиркан высказал то, что почему-то не высказал отец. Значит, только бежать, другого выхода нет. Наверное, отец сговорился с Гирканом и хотел, чтобы первосвященник, а не он сам втолковал все это Ироду.

Ирод понимал, что ему придется согласиться. Он с неприязнью подумал об отце: согласиться с отцом было бы для Ирода не так унизительно, как соглашаться с Гирканом. Антипатр же ничего не предпринимал просто так, необдуманно, и, значит, этот его шаг тоже имел смысл. Но какой? Неужели же весь смысл в том, чтобы провести сына через унижение? Может быть, и так. Но как бы там ни было, Ирод не желал сдаваться просто так. Он сделает то, что сказал Гиркан, но за свое унижение он потребует унижения первосвященника. «Око за око, зуб за зуб», — как говорил Моисей.

— Хорошо, — сказал Ирод, — я сделаю, как ты хочешь, но за это… — Он прервался, не зная, что попросить.

При первых его словах на лице Гиркана появилось радостное выражение, при последних — озабоченное.

— Что? Что ты желаешь?.. — прошептал он.

Это «желаешь» оказалось невольной подсказкой. Ирод знал, чего он желает более всего, и с тонкой улыбкой на губах сказал:

— Я желаю видеть Мариам и говорить с ней.

— Ты желаешь видеть… — начал было Гиркан, словно не сразу угадав, о ком идет речь. Но вдруг лицо его выразило удивление, он медленно приподнялся и внимательно, чуть прищурившись (Ирод стоял далеко от светильника), уставился на молодого человек. — Ты хочешь сказать… — проговорил он и снова не закончил.

— Да, я хочу видеть Мариам, твою внучку, — твердо произнес Ирод. — Хочу видеть ее и говорить с ней до своего отъезда. — Предупреждая возражения первосвященника, он добавил: — Если же ты не устроишь это, я останусь и завтра явлюсь на суд.

Если бы своды дворца, опустившись, придавили первосвященника, то лицо его, искаженное болью, не было бы таким страшным, каким стало после этих слов Ирода. Оно исказилось и замерло, и он весь застыл, все так же не сводя с Ирода глаз, хотя, кажется, уже ничего видеть не мог. Ирод невольно замер тоже. Такое молчание длилось долго. В какой-то миг Ироду почудилось, что из Гиркана ушла жизнь и то, что продолжало сидеть в кресле и смотреть на него, есть лишь пустая жесткая оболочка. Ощущение смерти было столь явным, что Ирод, коротко шагнув раз и другой, отступил к двери. Но лишь только спина его коснулась твердой поверхности, как Гиркан сказал: