Владислав Ванчура - Картины из истории народа чешского. Том 2

— Не тяжелее овечьей шерстинки! — поправил корчмарь.

— Вполне возможно, — согласился Фуссьен, — но не мешайте мне высказать свою мысль. Ваши деньги ничего не стоят, они у меня сложены столбиками и перевязаны проволочкой. Ежели за эти кучки я не куплю слиток чистого серебра — я нищий.

— Французский купец сказал, — вмешался зазывала, — что продаст денежки за серебро!

— Тысяча парижских бочек и колоколов! — вскричал Фуссьен. — Разве я говорил что-нибудь подобное? Ты, минцмистровский погоняла, их ищейка, их легавая! Ты последний, кого я мог бы не остерегаться!

С этими словами Фуссьен опустил руку в свой широкий карман и вынул прекрасный серебряный турский грошик. Щеки у него вспыхнули, он стукнул монеткой по столу и пояснил тоном славных школяров:

— Это прекрасная монета несчастного короля Людовика, отлитая из настоящего серебра с чеканкой на обеих сторонах. На лице — двойная перламутровая кайма, обвивающая знак креста, на обороте — изображение прекрасной арки, по нему даже слепец поймет, что это город Тур! Ах, если бы Людовик владел кутногорским серебром, он бы чеканил монету величиной с калач!

Вельможа подержал французский грош на ладони, затем с величайшей учтивостью возвратил его владельцу.

— Вы, легавые и меняльщики, и минцмистры, — проговорил он, оборотясь к Бишеку, — вы, склочники, каверзники, обманщики, — знайте: ежели доведется мне получить аудиенцию у короля, я непременно буду его просить, чтобы он выгнал вас вон. Мне внушил это Бог, Бог указал мне на того расстроенного крестьянина, которого я собирался наказать, а он скорее заслуживал жалости.

Едва кавалер выговорил эти слова, как снаружи послышался шум и топот грубых башмаков. Внезапно распахнулись двери, и в корчму ввалились двое кавалеровых слуг с мужичонкой. Бедняжка убежал недалеко, его схватили где-то около окружной стены. Едва он предстал перед вельможей, как в благородных жилах взыграла кровь. Вспомнился рыцарю его испуг, вспомнилась шапка, что сползла на затылок, когда по вине крестьянина конь под ним взвился на дыбки, и вытянул он мужичонку по хребтине ремешком своего ягдташа, а потом простил его и дал горсточку ничтожных, изъятых из обращения бляшек. Денежки примирили мужичонку с кавалером, губы его раздвинулись в счастливой улыбке, и он покосился на корчмарский бочонок.

Приближался полдень. Вельможа не хотел рассиживаться в корчме, куда заглядывают все кому не лень, и засобирался уходить. Но прежде чем выйти, он сделал своим слугам незаметный, но достаточно понятный знак. Те тоже поднялись со своих мест.

Погоняла как раз доказывал, что никого он не обкрадывает и что изо всех своих немощных сил старается помочь правителю разбогатеть. Клялся небесами, что если кто и получает от обмена денег выгоду, так это королевская канцелярия.

— Разумеется, — убеждал он, — я, погоняла, и минц-мистры, и менялы, и все, кто плавит серебро и кто делает зернистой медь, кто льет, и режет, и стрижет, — все могли бы идти в пастухи, ежели бы монета была твердой.

Далее ни единого путного словечка нельзя было разобрать. Он истошно закричал, ибо слуги нашего вельможи схватили его за шиворот и вышвырнули за дверь! Наверное, он еще долго бормотал нечто невразумительное о суде, да кто обращал на это внимание!

Француз, который не любил покидать поле боя без результата, начал раздавать деньги. Вознаградил Кубич-ка за его дерзкую выдумку, одарил всех слуг и напоследок — мужичонку. Тот, с великой надёжей, озираясь на бочку, ответил ему так:

— Забодай тебя комар, чужестранец! Зачем ты наделяешь меня деньгами в корчме? Ведь ежели бы я получил такие денежки где-нибудь подальше от этого кранти-ка, я наверняка прибавил бы их к своим, чтобы хватило на обмен. И топор был бы мой!

К началу правления короля Вацлава II вызрели причины, долго проклевывавшиеся в Чешских землях, и народ, населявший эти земли, в который раз начал осваивать новый уклад жизни. Но народ этот был уже разрознен. Грубо говоря, разделился он на два народа, два единства. Первый и меньший — властвовал. Держал в руках и богатства, и меч, и право, и науки церковные, и науки светские, и ценности, создаваемые трудом, и ценности, сокрытые в земле. Однако вельможи и духовенство, принадлежавшие к правящим кругам, трудились не ради того, чтоб накормить людей.