Жорж Бордонов - Огненный пес

— Я обещаю вам, мои добрые друзья, подумать, что я могу сделать для вас.

Этот дипломатический прием ему подсказала «Мадам», и сделала это так мягко, что он не мог не воспользоваться этой ее подсказкой.

Иногда какая-нибудь фермерша, теребя края фартука, просила его отобедать. С открытым сердцем он принимал приглашение и отдавал честь застолью. Эта обильная пища наполняла его радостью жизни и восполняла чересчур утонченный стол Бопюи. Но что находил он в итоге у этих крестьян? Их пренебрежение к комфорту, молчаливость, жизнь, определяемую только временами года. Внутреннее убранство их домов напомнило ему Гурнаву. Здесь царила та же атмосфера. Массивная темная мебель мрачно громоздилась вдоль закопченных стен. Покрытые тяжелой драпировкой кровати располагались в глубине комнат. Стол с двумя скамейками по бокам, слегка протертый тряпкой, блестел пятнами от масла и соуса. Подобно алтарю, камин руководил судьбами дома. На нем обычно стояло распятие, и Христос с самшитового креста благословлял висящее на стене охотничье ружье, стоящие по полкам баночки с пряностями и подсвечник. В течение всего года в камине поддерживался огонь, ночью он тлел под слоем пепла, утром, разбуженный дуновением от входной двери и пробежками котенка, вновь разгорался. Без всякого стеснения входили куры, склевывали крошки на полу и убегали, кудахтая. В воздухе стоял запах мокрой золы, молока, испаряющихся соков и супов. Но если кто-нибудь хотел «проветрить» легкие, ему надо было лишь перешагнуть порог, и весь воздух мира, острый и живительный, ждал его за дверью. Животные соседствовали с людьми. Они хорошо понимали друг друга в силу того, что видели друг друга постоянно и постепенно становились друзьями. Человеческие голоса и смех перемешивались с мычанием и ревом под стук деревянных сабо. В холодные ночи люди и животные согревали друг друга своим теплом. Работая вместе с хозяевами во время пахоты и сенокоса, в период жатвы и молотьбы, огромные преданные волы сопровождали их еще на свадьбы, а когда они заканчивали свой земной путь, и на кладбище. Такой же важной поступью сменяли друг друга времена года. Белые облака напрасно заманивали жителей этой земли в страну грез. Нет, в этой жизни они признавали только то, что было реальностью — что можно было увидеть, услышать, ощутить…

— О! — признался господин де Катрелис Жанне по приезде, — все эти дни я учился. Это действительно увлекательно… Моя дорогая, вы мне не верите? Съездите к ним, и вы отдадите себе отчет в этом.

«Мадам из Муйерона» понимающе улыбалась. Она заботилась о фермерах, помогала им, утешала при малейшей возможности, которая у нее появлялась, со всей силой своей деятельной доброты. Однако она дала возможность высказаться «его оригинальности». Она интуитивно чувствовала, что не надо сейчас ему ни в чем перечить. «Бог хочет, чтобы он увлекся сельским хозяйством, это все же лучше, чем увлекаться волками», — думала она.

Как-то раз он рассказал:

— Сегодня утром я видел необыкновенные вещи! Я был в Эссарте. Привели животных с водопоя. Два молодых бычка стали нападать друг на друга, бегая из конца в конец по двору. Когда они сшибались головами, раздавался такой треск, словно ломались ветки деревьев. Когда с разбегу вставали на дыбы, их ноги и рога переплетались. Кровь текла по их белым шкурам. Это зрелище из другой эпохи, впечатляющие сцены, скажу я вам, моя дорогая!

В состоянии воодушевления он написал три письма. Два с приглашениями для плотника и каменщика и третье к шурину, Иоахиму де Шаблену, с сообщением о том, что он намерен нанести ему визит вместе с Жанной.

Пюи-Шаблен в своем шиферном шлеме был похож на часового, стоящего на самом высоком холме среди сумасшедших, я хочу сказать, искривленных и переломанных зимними ветрами деревьев. Он был окружен не искусно подстриженной лужайкой, а неровным веером коричневых борозд. Выделяясь своей массивностью на фоне светлого неба, замок словно нес свой бессрочный дозор, следя за работающими пахарями, пасущимися стадами, сбегающей сверху вниз дорогой. Там жил в полном одиночестве Иоахим. Одинок он стал с тех пор, как его единственный сын погиб в одном глупом происшествии с лошадью, невестка уехала в Шарант к своим родителям, а Блез, последний отпрыск Шабленов, отправился обучаться в монастырь. Ни болезненно переживаемое вдовство, ни несчастья, обрушившиеся на семью, как ястреб на горлицу, не согнули его, не уничтожили его насмешливой гордости и даже не притупили свойственной ему трепетной чувствительности.