Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

— Беги, — сказал он, — и прикажи созвать ко мне полковников, что стоят в замке и в городе… всех, и наших, и новых.

Через два часа зал начал наполняться усатыми и бородатыми фигурами полковников. Из княжеских прибыли Зацвилиховский, Поляновский, Скшетуский с паном Заглобою, Вурцель, Махновский, Володыевский, Вершул, Понятовский — почти все офицеры, за исключением Кушеля, который был отправлен на разведку.

Из чужих пришли Осиньский и Корыцкий. Многих из крупной шляхты нельзя было разлучить с мягкими перинами, но и тех все-таки собралась порядочная компания. Зал гудел, словно улей; все глаза были устремлены на дверь, откуда должен был появиться князь.

Вдруг все умолкло. Вошел князь. Лицо его было спокойно, ясно и только красные от бессонницы глаза и печать какого-то страдания говорили о пережитой им борьбе. Но и сквозь это спокойствие проглядывали неумолимая воля и величие.

— Господа! — сказал князь. — Сегодня ночью я вел беседу с Богом и своею совестью о том, что надлежит мне делать. Теперь извещаю вас, а вы передайте всему рыцарству, что для блага отечества и согласия, необходимого в тяжелые минуты, я отдаю себя в распоряжение гетманов.

В зале воцарилось гробовое молчание.

В полдень того же дня на дворе замка стояло триста татар, готовых отправиться с паном Скшетуским, а в замке князь давал старшим офицерам обед, который был, вместе с тем, прощальным обедом нашему рыцарю. Его, как "жениха", посадили возле князя, а рядом сидел пан Заглоба, спаситель "невесты". Князь был весел и провозгласил тост за здоровье будущей четы. Стены и окна дрожали от криков рыцарей. В сенях также пировали пажи, среда которых Жендзян занимал первое место.

Князь поднял было бокал и собрался обратиться к присутствующим с какой-то речью, как на пороге появилась фигура человека, измученного, покрытого пылью, но при виде торжественного стола, раскрасневшихся лиц нерешительно остановилась в дверях.

Князь увидал ее первый, нахмурил брови и спросил:

— Кто там? А, это Кушель из разведки! Что слышно? Какие новости?

— Очень нехорошие, ваше сиятельство, — каким-то странным голосом ответил молодой офицер.

Все сразу примолкли, все глаза обратились на измученное, скорбное лицо Кушеля.

— Лучше бы вы оставили их пока при себе, не нарушали нашего веселья, — резко заметил князь, — но раз начали, то уж заканчивайте.

— Ваше сиятельство, мне не хотелось бы быть злым вестником, и мой язык не поворачивается…

— Что случилось? Говорите!

— Бар… взят!

Погожей ночью по правому берегу Валадинки продвигался отряд из нескольких всадников.

Ехали медленно, почти шагом. Впереди, на расстоянии нескольких шагов от прочих, два всадника о чем-то разговаривали между собой и только изредка покрикивали на своих товарищей:

— Эй, потише! Потише!

Тогда отряд еще более замедлял шаг.

Наконец, из тени высокого холма он выехал на пространство, залитое светом месяца, и только теперь можно было увидеть причину, почему он шел с такой осторожностью: посередине, меж двух лошадей, были привязаны носилки, а на носилках кто-то лежал.

Серебристые лучи освещали бледное лицо и закрытые глаза.

За носилками ехало чуть более десятка вооруженных людей, по всем приметам, казаков. За исключением двоих, ехавших впереди, все остальные тревожно оглядывались по сторонам.

Но вокруг царило величайшее спокойствие.

Тишину прерывал только стук конских копыт да возгласы одного из передних всадников, который время от времени повторял:

— Тише! Осторожней!

Наконец, он обратился к своему товарищу:

— Горпина, далеко еще?

Спутник, которого звали Горпиной и который на самом деле был переодетой по-казацки женщиной огромного роста, взглянул на небо и ответил:

— Недалеко. К полуночи будем. Проедем Вражье урочище, пройдем Татарский лес, а там уже рядом и Чертов яр. Ой! Нехорошо было бы проезжать там после полуночи, прежде чем петух пропоет. Мне можно, а вам плохо было бы, плохо!

Первый всадник пожал плечами.

— Я знаю, — сказал он, — что тебе черт приходится братом, да ведь и против черта средство есть.

— Черт не черт, а средства такого нету, — ответила Горпина. — Ищи по всему свету потаища для своей княжны, лучшего не найдешь. И близко туда никто после полуночи не подойдет… разве со мной… а в яру еще никогда ноги человеческой не бывало. Кто хочет ворожить, тот ждет у яра, пока я не выйду. Ты не бойся. Туда не придут ни ляхи, ни татары, никто. Чертов яр страшный, сам увидишь.