Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

В особенности в этом смысле преуспел пан Заглоба. Боль в крестце оставила его, и пан Заглоба чувствовал себя отлично. Сколько он съедал и выпивал, говорить бесполезно, все равно никто не поверит. Его постоянно окружала толпа солдат и шляхты, а он прохаживался насчет тех, кто его угощает. Он смотрит на всех свысока, он старый, опытный солдат и с важностью говорит новичкам: "Вы столько же знакомы с войной, сколько монахиня с мужчинами… Да, война не свой брат! Тут уж утром никто тебя не угостит подогретым пивом или винной похлебкой. Жир-то поспадет с вас, засохнете, как трава на солнце. Можете поверить мне, по опыту говорю. Много пришлось испытать мне… да! Ну, и знамена приходилось отбивать, но должен сказать вам, ни одно не обошлось мне так дорого, как то, что я взял под Константиновой. Черти побрали бы этих запорожцев! Спросите у пана Скшетуского, того, который свалил Бурдабута; он все видел собственными глазами, видел и удивлялся. Или вот что: крикните какому-нибудь казаку в ухо: "Заглоба!" и увидите, что будет. Да что мне разговаривать с вами! Вы только muscas [64] Мух (лат.). на стенах хлопушкою били, больше никого.

— Как же это было? Как? — спрашивала молодежь.

— Вы, верно, хотите, чтобы у меня от болтовни язык загорелся во рту, как ось в колесе?

— Нужно полить! Вина! — кричала шляхта.

— Разве что так!

Тут пан Заглоба самодовольно улыбался, счастливый, что нашел благодарных слушателей, и рассказывал им все ab ovo [65] Сначала (лат.). начиная с Галаты, вплоть до взятия знамени под Константиновой. Слушатели молчали, иногда дозволяя себе высказывать легкие знаки неодобрения, когда пан Заглоба при восхвалении своего мужества уж чересчур презрительно противопоставлял ему их неопытность, но все-таки пил как на убой каждый день.

Да, в Збараже было так шумно и весело, что старик Зацвилиховский и другие заслуженные офицеры удивлялись, как князь не прекратит всеобщего разгула, а князь все сидел у себя дома и, может быть, сознательно дал своим подчиненным возможность повеселиться перед близким боем. Приехал и Скшетуский и сразу оказался в каком-то водовороте. Ему хотелось побыть в кругу добрых товарищей, но еще более тянуло в Бар, к милой, увидеть ее и забыть обо всех горестях и мучениях. Не теряя времени, он отправился к князю дать отчет о своей поездке в Заславль и просить отпуска.

Пан Скшетуский нашел князя очень изменившимся и спрашивал самого себя: неужели это тот герой, которого он видел под Махновкой и Константиновой? Перед ним стоял человек, согнувшийся под бременем забот, с ввалившимися глазами, с сухими, истрескавшимися губами, словно в нем гнездилась горячка. На вопрос о здоровье князь коротко отвечал, что здоров (рыцарь, конечно, не осмелился расспрашивать подробней), и потребовал отчета. Покончив с делом, пан Скшетуский попросил двухмесячного отпуска, чтобы жениться и перевезти жену в деревню.

Князь вздрогнул, как человек, внезапно пробужденный от сна. Лицо его осветилось прежней доброй улыбкой; он горячо обнял Скшетуского.

— Ну вот и конец вашим мучениям. Поезжайте, поезжайте, да благословит вас Бог. Хотелось бы и мне побывать на вашей свадьбе, да время теперь такое… нельзя. Когда вы хотите ехать?

— Князь!.. Я хоть сейчас!..

— Завтра утром. Один вы, конечно, не можете ехать. Я вам дам триста татар Вершула; так будет безопасней. С ними вы скорей доберетесь, по дорогам шляется много разбойников. Кроме того, я вам дам письмо к пану Андрею Потоцкому. Пока татары придут, пока вы соберетесь, и утро настанет.

— Как прикажете. Но я еще смею просить ваше сиятельство отпустить со мной Володыевского и Подбипенту.

— Хорошо. Утром вы зайдете ко мне. Я прощусь и благословлю вас. Хотелось бы мне послать какой-нибудь подарок вашей княжне. В ее жилах течет достойная кровь. Будьте счастливы, вы достойны ДРУГ Друга-

Рыцарь низко склонился перед любимым вождем, а тот все повторял:

— Ну, да благословит вас Бог! Да благословит вас Бог! Приходите завтра утром.

Но Скшетуский не вставал с колен и, наконец, после долгих колебаний осмелился спросить:

— Ваше сиятельство!..

— Что вы еще хотите сказать? — ласково проговорил князь.

— Простите мою смелость, но… но мое сердце разрывается на части, когда я смотрю на вас… Ради Бога, что с вами? Горе ли вас удручает, больны ли вы?

Князь положил ему руку на голову:

— Вам незачем знать это! — с чувством сказал он. — Приходите завтра утром.

Пан Скшетуский встал и ушел с тяжелым сердцем. Вечером его навестили Зацвилиховский, Володыевский, Заглоба, а с ними и пан Подбипента. Все уселись за стол, и вскоре Жендзян внес бутылку и кубки.