Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

Расстояние между двумя отрядами быстро уменьшалось.

— Вы увидите много интересного, — сказал Скшетуский своему соседу. — Наблюдайте внимательней Подбипенту и Володыевского. Это знатные бойцы. Вы видите их?

— Вижу.

— Смотрите в оба.

Но противники, сошедшись друг с другом, придержали коней и вступили в перебранку.

— Убирайтесь вилами навоз ворошить, хамы! Это вам более привычно, чем владеть саблей.

— Мы хоть и хамы, а дети наши будут шляхтичами: от ваших же баб родятся.

Какой-то казак, видимо; заднепровский, выступил вперед и заорал:

— У князя две племянницы! Скажите ему, чтоб он их прислал Кривоносу…

У Володыевского даже в глазах потемнело от подобного оскорбления. Он пришпорил коня и помчался на запорожца. Пан Скшетуский увидел это и крикнул Заглобе:

— Володыевский поскакал! Володыевский! Смотрите! Вон туда! Вон!

— Вижу, вижу! — кричал пан Заглоба. — Вот они сошлись!.. Дерутся!.. Раз! Два! Ну, еще!.. Отлично!.. Ого, кончено! Ну, молодец, бестия этакая!

Действительно, дерзкий оскорбитель пал, как пораженный громом, и пал головою к своим, что было недобрым знаком.

Но тут выскочил другой и хотел напасть сбоку на Володыевского, но тот быстро обернулся… и тут можно было увидеть в деле великого фехтмейстера. Он, казалось, едва пошевелил кистью руки, шпага его легко и мягко описала круг, и меч казака со свистом полетел в сторону. Володыевский схватил противника за шиворот и вместе с конем потащил к своим.

— Братцы, родные! Спасайте! — крикнул казак.

Но, увы, любое сопротивление было бесполезно. Бедняга знал, что при малейшем сопротивлении он будет поражен саблей, посвистывающей над его головой, и покорно подчинился своей участи.

Из враждующих лагерей выехали по нескольку человек и вступили друг с другом в единоборство. Со стороны можно было подумать, что это рыцарская забава, турнир. Только иногда из середины свалки выскочит конь без седока или время от времени в тихие воды пруда свалится тяжелый труп.

Сердца солдат обеих армий разгорались с каждой минутой; все так и рвались в бой. Вдруг Скшетуский всплеснул руками:

— Вершул погиб… Упал вместе с конем… Видели, он сидел на том белом?

— Пожалуйте! Милости просим! Сейчас мы собак накормим вашим мясом! — кричали княжеские солдаты.

— Ваше и собаки есть не будут!

— Сгниете в этом пруду, подлые разбойники!

— Кому суждено, тот и сгниет. Вас прежде рыбы съедят.

На самом деле Вершул не погиб: его вместе с лошадью опрокинул Пулуян, бывший казак князя Еремии, а ныне второе лицо после Кривоноса в казацком лагере. Он без особого усилия мог переломить две подковы враз и не знал достойного соперника в одиночной схватке. Покончив с Вершулом, Пулуян взмахнул своею страшною саблей и пополам рассек польского офицера Курошляхтича. Все отступили, только один пан Лонгинус направил на врага свою лифляндскую кобылу.

— Погибнешь! — крикнул Пулуян, завидев приближающегося смельчака.

— Что поделать? — ответил пан Подбипента и поднял свою саблю.

С ним была лишь легкая сабля; знаменитый сорвиглавец предназначался для великих целей и теперь находился в лагере, в руках верного пажа. Пулуян выдержал первый удар, хотя сразу понял, что имеет дело с необычным противником. Боялся ли казак, что лошадь пана Лонгинуса спихнет его в воду, хотелось ли ему показать свою удаль, только он изловчился стать боком к пану Лонгинусу и обхватил его за туловище.

Они сцепились, как два медведя в борьбе за самку, обвились, как две сосны, выросшие из одного комля.

Все затаили дыхание и молча следили за поединком. А богатыри, казалось, слились в одно тело и надолго замерли без всякого движения; только лица их покраснели да напрягшиеся жилы ясно говорили о нечеловеческих усилиях.

Понемногу лицо атамана становилось все более синим. Прошло еще мгновение. Волнение зрителей усиливалось. Вдруг тишину прервал отрывистый, хриплый крик

— Пусти…

— Нет… миленький! — ответил другой голос.

Еще минута, и вот что-то хрустнуло, послышался звериный стон, изо рта Пулуяна хлынула струя черной крови, и голова его бессильно опустилась на грудь.

Пан Лонгинус сорвал его с коня и, прежде чем зрители могли понять в чем дело, перебросил его через свое седло и рысью помчался к своим.

— Vivat! — крикнули вишневецкие.

— На погибель! — отвечали запорожцы и хлынули толпою, чтоб отомстить за смерть атамана. Закипела яростная схватка, и казаки несмотря на свою храбрость непременно все полегли бы в битве с более опытным неприятелем, если б в лагере Кривоноса не затрубили отступления.