Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер.Л. де-Вальден)

— Не разливайте вина! — с ударением повторил Скшетуский, с первого же взгляда почувствовавший к этому человеку какую-то странную антипатию.

Шляхтич покраснел, сверкнул своими выпуклыми глазами и дерзко посмотрел на Скшетусхого, желая затеять ссору, но, увидев на нем мундир полка Вишневецкого, сдержался. Хотя хорунжий Конецпольский и не ладил с князем, все-таки было небезопасно задевать его воинов, так как Чигирин был недалеко от Лубен, к тому же князь выбирал себе таких людей, которых все боялись задевать.

— Значит, это Хведько взялся доставить вам Хмельницкого? — снова спросил Зацвилиховский.

— Да. И доставит, не будь я Чаплинский!

— А я вам говорю, что не доставит. Хмельницкий ушел от засады и отправился в Сечь, о чем сегодня же надо уведомить Краковского. С Хмельницким шутки плохи Короче говоря — он и умнее, и сильнее, и счастливее тебя, хоть ты и горяч. Повторяю тебе, Хмельницкий благополучно уехал, а если не веришь — спроси этого поручика, который подтвердит тебе, что видел его вчера в степи живым и невредимым.

— Этого не может быть! Не может быть! — закричал Чаплинский, хватаясь за голову.

— Этого мало, — продолжал Зацвилиховский, — он же и спас его, перебив ваших слуг, несмотря на приказ гетмана, в чем он, однако, не виноват, так как возвращался из Крыма и ничего не знал о приказе, а увидев в стели одинокого человека и думая, что на него напали разбойники, пришел к нему на помощь. Я заранее предупреждал вас о спасении Хмельницкого, так что весьма возможно, что он с запорожцами может навестить вас, и, вероятно, вы не будете ему рады, так как слишком уж насолили друг другу!

Зацвилиховский тоже не любил Чаплинского. Чаплинский вскочил с места и от злости не мог говорить; лицо его совсем побагровело, а глаза чуть не вылезли на лоб. Став перед Скшетуским, он отрывисто проговорил:

— Как же это? Несмотря на приказ гетмана? Я вас… я вас…

Скшетуский же продолжал сидеть и, облокотясь на стол, смотрел на подпрыгивающего Чаплинского, как сокол на связанного воробья.

— Чего это вы прицепились ко мне, как репей к собачьему хвосту? — спросил он.

— Я вас с собой… несмотря на гетманский указ… Я вас с казаками…

Он так кричал, что присутствующие немного притихли; все повернули головы в сторону Чаплинского.

Он всегда искал случая завести ссору с каждым, кого только встречая — такова уж была его натура, но всех удивило, что он начал теперь эту ссору при Зацвипиховском, которого он одного толыNo и боялся а главное, затеял ее с поручиком Вишневецкого.

— Замолчите же, — сказал старый хорунжий, — этот рыцарь пришел со мной.

— Я, я поведу его в суд, на пытку! — кричал Чаплинский, не обращая уже ни на. кого внимания

Скшетуский выпрямился во весь свой рост итне вынимая из ножен сабли, висевшей сбоку на длинном ремне, схватил ее за середину и поднял вверх так, что эфес ее очутился под самым носом Чаплинского.

— Понюхайте-ка это! — холодно сказал он.

— Бей, кто в Бога верует… люди! — крикнул Чаплинский, хватаясь за саблю; но не успел он вытащить ее из ножен, как молодой поручик уже схватил его одной рукой за шиворот, а другой — ниже спины, поднял вверх и понес к дверям

— Господа, дайте дорогу рогатому, не то забодает! — сказал он.

С этими словами он подошел к двери, ударил Чаплинского об нее лбом и выкинул на улицу, а затем спокойно сел на свое прежнее место, возле Зацвилиховского. В комнате настала минутная тишина. Сила, только что выказанная Скшетуским, произвела благоприятное впечатление на собравшуюся шляхту, и через минуту все стены задрожали от хохота

— Да здравствуют Вишневецкие! — кричали одни.

— Он без чувств и весь в крови! — кричали другие, с любопытством выглядывая за дверь и ожидая, что будет делать Чаплинский. — Слуги поднимают его.

Только незначительные числом сторонники шляхтича молчали и, не имея мужества вступиться за него, угрюмо поглядывали на Скшетуского.

— Он, кажется, собирается рехнуться, — сказал Зацвилиховский.

— Вы правы, — сказал, подходя к ним, толстый шляхтич с бельмом на глазу и с дырой на лбу, величиною с талер, в которую виднелась кость. — Позвольте мне, — продолжал он, обращаясь. к Скшетускому, — выразить вам мое почтение: Ян Заглоба, герба "В челе", о чем, впрочем, каждый может догадаться1 хотя бы по этой дыре, которую мне пробила разбойничья пуля когда я ходил на поклонение в Святую землю — замаливать грехи молодости.

— Перестаньте, — сказал Зацвилиховский, — ведь вы когда-то говорили, что вам расшибли голову в Радоме кружкой.