Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер.Л. де-Вальден)

Внезапно священник обратился к Яну-Казимиру.

— Ваше величество, — проговорил он, — значит, это вашего величества неизменное решение идти на помощь к князю-воеводе русскому?

— Я поручаю вашим молитвам, отче, — ответил король, — отчизну, войско и себя, так как знаю, что это страшное предприятие, но мне невозможно допустить, чтобы князь-воевода погиб в этих несчастных окопах с такими доблестными рыцарями, как вот этот, что теперь перед нами…

— Бог даст победу! — воскликнули присутствующие.

Священник простер руки вверх, и в зале воцарилась тишина:

— Benedico voc, in nomine Patris, et Filii, et Spiritus sancti [19] Благословляю вас во имя Отца, и Сына, и Святого Духа (лат.). .

— Amen! [20] Аминь! (лат.). — сказал король.

— Amen! — повторили все присутствующие.

Спокойствие разлилось по озабоченному до сих пор лицу Яна-Казимира, и только глаза его горели необычным огнем. Между сановниками начался тихий разговор о предстоящем походе, многие еще сомневались в том, может ли король двинуться немедленно; он же взял со стола шпагу и сделал знак Тизенгаузу, чтобы тот прицепил ее.

— Когда ваше величество желаете отправляться? — спросил канцлер.

— Бог дал ясную, хорошую ночь, — ответил король, — и наши лошади не так утомятся. Велите, — добавил он, обращаясь к одному из генералов, — протрубить сигнал к походу.

Генерал тотчас вышел из залы. Канцлер Оссолинский мягко заметил, что не все готовы и что обоз ночью не может двинуться

— Кому обоз дороже отчизы и короля, тот пусть останется.

Зала постепенно опустела. Каждый спешил к своему отряду, чтобы поднять его на ноги и снарядить к походу. В зале остались только король, проповедник и Скшетуский с Тизенгаузом

— Ваше величество, — проговорил священник, — что вы хотели узнать от этого офицера, то уже узнали. Теперь надо ему дать отдых, так как он еле держится на ногах. Позвольте мне, ваше величество, взять его в мою квартиру, где он может переночевать.

— Хорошо, — ответил король. — Пусть Тизенгауз и еще кто-нибудь проводят его, так как сам он, наверно, не в состоянии идти. Ступай, ступай, милый мой, — добавил Ян-Казимир, обращаясь к Скшетускому, — никто здесь не заслуживает так отдыха, как ты. Но помни, что я твой должник. Скорее я о себе забуду, чем о тебе.

Тазенгауз взял Скшетуского под руку, и они вышли. В сенях они встретились с одним из придворных, который взял под руку шатающегося рыцаря с другой стороны, впереди шел священник, а перед ним мальчик с фонарем. Но мальчик напрасно светил, так как ночь была ясная, тихая и теплая. Над Топоровом сияла луна, из лагеря доносились людской говор, скрип возов и отголоски труб, играющих к походу. Вдали, перед костелом, озаренным лунным светом, виднелись уже группы солдат, конных и пеших. В деревне ржали лошади. Со скрипом возов смешивались звук цепей и громыхание орудий. Шум все усиливался.

— Они уже двигаются! — сказал священник.

— Под Збараж… на помощь… — прошептал Скшетуский.

И неизвестно, от радости или вследствие перенесенных лишений и трудов, или от всего этого вместе, но он так ослабел, что провожатые должны были почти нести его на руках Направляясь к дому священника, они вошли в толпу солдат, стоявших перед костелом. Тут находились эскадроны Сапеги и пехота Арцишевского. Солдаты стояли группами, преграждая проход.

— Дорогу! Дорогу! — воскликнул священник

— А кто там ищет дороги?

— Офицер из Збаража.

— Челом ему! Челом! — восклицали многочисленные голоса.

Солдаты тотчас расступились: иные, наоборот, подходили ближе, желая видеть героя. Они с изумлением смотрели на это изнуренное страшными трудами и лишениями лицо, озаренное бледным светом луны, и тихо перешептывались:

— Из Збаража… из Збаража…

Священник с большим трудом довел Скшетуского до дому. Там он велел рыцаря выкупать и уложить в постель, а сам тотчас вышел к войскам, которые уже отправлялись в поход

Скшетуский был в полубессознательном состоянии, но вследствие горячки не мог тотчас уснуть. Рыцарь уже несознавал, где он и что случилось. Он слышал только говор людей, топот, скрип возов, мерные шаги пехоты, крики солдат, отголоски труб — и все это слилось в его ушах в один громадный шум…

— Войско идет, — пробормотал он про себя.

Тем временем шум этот постепенно отдалялся, ослабевал… и наконец глубокая тишина воцарилась в Топорове.

Тогда Скшетускому показалось, будто он вместе с ложем летит в какую-то бездонную пропасть…