Уго Фонте - Дегустатор

Я разводил костер, чтобы не замерзнуть ночью, и пускай овцы не говорили со мной, но они меня и не били. Хотя однажды я чуть было не угодил в зубы волку, утащившему ягненка. За это меня тоже отругали.

Через пять лет после маминой смерти нашу долину поразил голод. Урожай засох на корню, куры так отощали, что не могли нести яйца, а поскольку наши овцы принадлежали владельцу долины, нам не разрешалось есть даже их какашки. Я часто молил Бога помочь мне уснуть, чтобы забыть о голоде, но желудок у меня болел все время, а ноги так ослабли, что я не мог стоять.

Отец пек лепешку из каштановой муки на камнях возле очага, напевая при этом: «Я разрежу свой хлеб пополам и отдам половину котам. А второй я заткну себе зад, чтоб жратва не поперла назад!»

Мне снилось, что мама печет мои любимые пирожки с фигами и яблоками. Запах печеных яблок раздразнил меня, и я попросил ее дать мне малюсенький кусочек. Она улыбнулась и отломила мне румяную корочку. Но когда я протянул руку, то проснулся и увидел, что отец с Витторе уже едят.

— А где моя порция? — спросил я.

Отец показал на маленький подгорелый кусочек лепешки, лежащий на камне.

— И это все?

— Ты спал.

На глаза у меня навернулись слезы.

— Ты будешь есть или нет? — рявкнул Витторе. Я схватил лепешку. Брат стиснул мою руку железной хваткой.

— Это мое! — воскликнул я.

Лепешка жгла мне руку, но я не отпускал ее. Отец крикнул: «Basta! [7] Хватит! » — и разжал мой кулак. Лепешка превратилась в шарик, съежившись в размерах наполовину. Отец разломал его и отдал часть Витторе.

— Он больше тебя! Ешь, пока я не отнял остальное!

— Когда-нибудь у меня будет столько еды — хоть завались! — крикнул я. — Ты будешь помирать с голоду, но я не дам тебе ни крошки!

— Ты не мой сын! — заявил отец и влепил мне оплеуху.

Лепешка вылетела у меня изо рта. Витторе расхохотался, отец тоже. Слова отца намертво врезались мне в сердце, так же как их смеющиеся лица — в мою память. С той поры много воды утекло, но я никогда не забывал этого мгновения. «Не рой другому яму — сам в нее попадешь!» — говаривала моя матушка. Однако я благодарил Бога за то, что не мог забыть обиду. Я думал о ней каждый день и молил о мщении. И Господь в милости своей вознаградил мое терпение.

После смерти мамы отец взвалил бремя забот и печалей на свои плечи. Со временем оно согнуло его пополам. Когда он был уже не в состоянии ходить на пастбище, Витторе унаследовал отару. Поскольку я часто ухаживал за овцами, то попросил брата дать мне несколько животных, чтобы основать где-нибудь свою ферму. Он отказался. Testa di cazzo! [8] Здесь: Козел несчастный! Проклятая ciacco! [9] свинья Уговаривать его было бесполезно, так что наутро, еще до рассвета, я связал свою одежду в узел и, не сказав отцу и брату ни слова, ушел. Было мне тогда лет четырнадцать. Помню, как стоял на вершине холма, глядя на облака, спешившие по небу так, словно они опаздывали в церковь.

— Они уносят с собой мою старую жизнь, — сказал я и сразу же воспрянул духом.

Сияло солнце, в воздухе витал опьяняющий аромат розмарина и фенхеля. Господь благословил меня! Я запел и продолжал бы петь до самого Губбио, где надеялся найти работу, не заметь я на тропинке девушку.

Сперва я увидел ее волосы, темные, как чернозем, заплетенные в косу, которая раскачивалась у нее за спиной, словно конский хвост. Не знаю почему, но мне захотелось схватить эту косу и сжать в ладонях, впиться в нее зубами и провести теплым шелком по щеке. Кто из вас меня осудит? Мне было четырнадцать, и всю свою жизнь я провел среди овец.

Я не знал, что сказать девушке, а потому подкрался и спрятался за шелковичным деревом, чтобы рассмотреть ее получше. Примерно моего возраста, с мохнатыми черными бровями — такими же, как волосы. Полные красные губы, прямой нос, а щеки круглые, как яблоки. Грудь, если она вообще у нее была, скрывалась под свободной блузкой, и я не мог ее разглядеть. Маленькие ладошки рвали фенхель и голубую герань, подносили их к носу, чтобы вдохнуть аромат, а затем клали в корзинку. Я слыхал, как люди говорили и пели о любви, но до того момента не понимал, что это такое. А теперь меня точно околдовали. Каждая частичка моего существа неудержимо рвалась к ней, хотела быть рядом.

Девушка напевала песню о женщине, которая ждет, когда ее любимый вернется с войны. У меня поначалу екнуло сердце, поскольку я подумал, что она поет о реальном человеке. Но потом я вспомнил, как матушка напевала о женщине, ждущей возвращения возлюбленного с моря. Моя мама выросла в Бари, и я знал, что отец моря в глаза не видал.