Л. Дымерская-Цигельман - АЛИЯ 70-Х...

Однозначный вывод из такой биографии и такого самочувствия вовсе не обязателен: детские воспоминания, обидные и горькие, как вкус крови на разбитых губах, можно затолкать куда-нибудь подальше и постараться никогда туда не заглядывать.

Можно (даже нужно!) сосредоточиться не на служебных ограничениях, а на бесспорных достижениях: оно и для здоровья полезней и как будто достойней...

Марк Левин, однако, достоинство понимал иначе: не как «постоянную скачку с препятствиями», в которой, дескать, и характер закаляется, и лучшие еврейские качества вырабатываются: лидерство, работоспособность, изворотливость, живучесть...

Уже подташнивало от этого всего, а главное — подташнивало от необходимости ежедневно и ежечасно кому-то безликому, огромному, грозному и враждебному доказывать, что и евреи — люди такие же, как все, есть среди них хорошие и плохие, умные и глупые и т.д. и т.п... Короче — использовать весь этот набор необходимых пошлостей, который составляет тощий духовный багаж «ассимилированного» русского еврея.

Для Марка Левина Израиль был (и остался) прежде всего символом внутреннего освобождения, утвержденного человеческого достоинства, прорыва из жизни, где все лучшее в тебе подпольно и незаконно — в жизнь, где твоя сущность, твое происхождение, твое имя нормальны и естественны.

Даже и сейчас, после трех лет жизни в Израиле, напряженных, трудных и радостных, столь несхожих по своим проблемам с проблемами жизни в России, — самой главной, самой тяжкой и мучительной проблемой еврейства (и не только русского), Марк Левин считает отсутствие национального достоинства, национальной гордости и самосознания.

Израиль ответил Марку полной «взаимностью»: искал работу в течение лишь трех месяцев (без знания языка!), нашел ее в крупнейшей израильской строительной фирме «Солель-Боне». Основная работа — проектирование, выполняет и частные заказы по жилому проектированию.

Экзамена ему не устраивали: просто вышел человек и на хорошем русском языке познакомил с задачей, которую тогда решала фирма, спросил совета. Совет был дан, а в обмен получены анкеты для заполнения и поступления на работу.

Человек, разговаривавший с Марком, как оказалось впоследствии, — инженер высочайшей квалификации. Его первая беседа с Марком — не отработанный прием или уловка, но искренний интерес уверенного в себе специалиста к чужому мнению и знанию.

Через несколько дней после первой встречи и беседы с Марком, у этого человека случился инфаркт, и он, из больницы, не оправившись еще, не выздоровев, следил за ходом оформления Марка на работу.

В памяти Марка Левина те далекие первые дни не остались единственным хорошим воспоминанием о сердечной теплоте и дружелюбии израильтян: когда, много позже, тяжело заболел сын Левина — Александр, сослуживцы обзванивали знакомых, находили лучших врачей, словом — помогли поставить сына на ноги.

Не обойденный человеческим вниманием и в России, Марк Левин, как-то иначе, с большей глубиной, большей чуткостью воспринимает его здесь.

Может быть, оттого, что на работе (она, как и в России, поглощает большую часть его времени и интересов) его окружают, в основном люди абсолютно отличные от него по языку, судьбам, культурным и духовным традициям.

Видно и впрямь есть что-то магическое в слове «евреи», видно, недаром на протяжении тысячелетий евреи ощущали свою общность, как родственность, семейность, кровную близость. Не всегда, конечно, любишь своих родных, близких и родственников, но уж если любишь, то особо непроходящей, нерасторжимой любовью.

Чувство родственности, близость всему и всем — основное душевное состояние Марка Левина в Израиле. Он склонен считать, что его профессиональное, семейное, общественное благополучие — следствие такого самочувствия, а не его причина.

Профессиональный уровень Марка Левина оценен едва ли не по самому высокому разряду: восемь с плюсом (самый высокий — девять), широкие возможности профессиональных контактов в стране и за ее пределами (на этот раз, к сожалению и счастью одновременно, заграничным командировкам Марка мешает не проблема секретности и «пятой графы», а досадное незнание языков. Но все же легче изучить иностранный язык, чем вдруг «на время» перестать быть евреем).

Организация труда в Израиле, — глазами Марка, — если взять за основу пятибалльную систему, на полную «пятерку» (организацию труда в Советском Союзе Марк оценивает на «тройку»), для расчетов получил карманную электронно-вычислительную машинку, о которой в Союзе даже мечтать не смел; прекрасная библиотека, все новинки на всех языках (включая русский) и — представьте, если можете!, — никакой запрещенной литературы.