— Гутен таг!
Она! Голосок тот самый, что и поманил Михайлу сюда.
— Гутен таг! — улыбается Михайла.
— Майн точе, — строже, чем, пожалуй, следует, говорит фрау Цильх. — Лизхен.
— Михайла, — наконец представляется постоялец. — Михайла Ломоносов.
И только после этого представляется фрау Цильх.
Знакомство налажено. Поселение намечается на вечер. Михайла раскатывает рукава кафтана, накидывает дорожную пелерину и берется за шляпу:
— Ауфидерзейн.
Возле него, пытаясь обратить на себя внимание, крутится мальчуган. Михайле уже ясно, что это младший ребенок фрау Цильх и братец Елизаветы Кристины.
— Ганс! — одергивает егозу фрау Цильх. А Михайла специально для мальца супит брови и, показывая глазами на часы, по-медвежьи качает головой:
— Беёр комен зеке.
…Возвращается Михайла в дом фрау Цильх не один. С ним Густав Райзер, или Густик, как его называют однокашники. Он единственный из троицы владеет немецким, и все переговоры, начиная с Травемюнде, ведет он.
Фрау Цильх принимает господ штудентов в гостиной. Им подают кофе. Хозяйке хочется показать свое семейство в лучшем свете, потому она обращается к памяти покойного мужа, ибо благополучие дома — заслуга господина Цильха.
— Генрих Цильх, вечная ему память, был человек уважаемый. Пивовар — каких поискать. К нему за советом приезжали мастера-пивовары со всей округи. Да что округи — со всего Хессена. Он никому не отказывал. Лучшее темное пиво в земле Хессен делал герр Цильх. Это вам все скажут.
Густик — толмач знатный — переводит речь фрау Цильх слово в слово, склонившись к уху Михайлы. И про то, что господин Цильх был членом городской думы, и про то, что долгие годы он был церковным старостой Елизабеткирхен — самой большой и почитаемой церкви Марбурга. Одно не в состоянии перевести Густик — слезы и всхлипы фрау Цильх. Но горе ведь и не требует перевода.
Фрау Цильх искренна в своей скорби. Минуло два года со дня кончины ее дорогого супруга, но она так и не оправилась. Да и как, спрашивается, тут прийти в себя, если с кончиной незабвенного Генриха положение семьи ухудшилось! Пивоварню она была вынуждена сдать в аренду. Арендатор — человек неплохой, но тех навыков и секретов, которыми владел герр Цильх, у него нет. Пиво, говорят знатоки, уже не то. Спрос на продукцию падает. А цены на прожитье, наоборот, растут.
Размягчив сердца молодых людей своими непростыми житейскими обстоятельствами, фрау Цильх подводит разговор к расценкам пансиона. Сумма, которую она называет, весьма внушительна. Но после кофейного угощения, а главное, такого доверительного разговора, при котором присутствуют
Лизхен и Ганс, Михайла принимает ее безоговорочно. Больше того, он тут же выкладывает на стол горку талеров, оплачивая пансион за два месяца вперед: это за постой, за дрова и завтраки. Фрау Цильх довольна: такие постояльцы ей по душе. Только бы орднунг соблюдали.
Поблагодарив за прием, молодые люди поднимаются наверх. В руке у Михайлы баул. Райзер следом за ним несет верхнюю одежду и шляпы. А впереди со свечой идет служанка.
В комнате все уже приготовлено: постель застелена, шкаф выжидающе приоткрыт, на столе свежая кружевная скатерть, на окне, устремленном в темное небо, маленькие занавесочки, схваченные сверху и снизу карнизиками, на маленьком прикроватном столике кувшин с водой и медный тазик.
— Ну, прат, с нофосельем! — улыбается Густав. — Карашо у тебья.
— Как тебе сии хоромы? — невпопад спрашивает Михайла, он уже раскрывает баул.
— У менья не хуше, — чуть топорщится Густик. — Прафта, такой тевиц — точка хозяйки нет.
— Поглядим, — обрывает его Михайла. — Завтра и поглядим. А пока, братец, — он строго кивает товарищу, — ступай. Надо с дороги отдохнуть. И тебе, и мне. Митрий небось уже дрыхнет. А завтра— в аудиторию. В девять. Не забыл?
Пивной подвальчик на Курфюрстштрассе. На козырьке крыльца четыре лежащие на боку бочки. На дне каждой — цифра, а все вместе дата: «1738». Кабачок называется «Амберланд». Но завсегдатаи зовут его по количеству тех бочек: «Фир бир», то есть «Четыре пива».
В кабачке — шум и гам. Сегодня, как и вчера, как и третьего дня, здесь гуляют бурши — штуденты университета. Это их любимое заведение. А уж когда есть повод — очередной сданный экзамен, тут бывает просто не протолкнуться.
Михайла Ломоносов заседает в компании соотечественников — Виноградова и Райзера. Михайла без парика — ему жарко, его просторный лоб лоснится от пота. Компаньоны своих парижских париков покуда не снимают, готовые ради моды и пострадать.
Читать дальше