Натан Рыбак - Ошибка Оноре де Бальзака

Клочок картона у ног статуэтки Наполеона на тихой улице Басс приобретал магическое значение. Теперь, когда Эвелина стала свободной, когда на пути к их общему счастью не осталось больше формальных преград, кроме мелочей, преодолеть которые у нее достанет умения и сил, особенно теперь, во весь рост встала в ее сознании мысль о нем, как о человеке, способном принести ей, звезде полуночи, европейскую славу, положение, богатство — последнее в том случае, если возникнет и будет решен негативно вопрос о наследстве, в связи с принятием французского подданства. Если бы ее спросили, может ли она, Эвелина, отказаться окончательно от увлечений другими или может ли она утверждать, что ее сердце замкнуто для других, то, ответив «да», она бы солгала. Разве он, обрушивая на нее столько лет водопад писем, наполненных до краев любовью, разве он был верен ей? И не только до их знакомства, не говоря уже о первой и сильнейшей связи — Лауре Берни, но и потом, после Невшателя, после «союза тела», как называл он невшательскую ночь, разве он не был связан с Зюльмой Карро, какой-го никому не известной Луизой, писательницей Клер Брюн, с которой он путешествовал по Италии, графиней Висконти и сколькими еще?! Она знала всех его любовниц, все его увлечения были известны ей. Прощать она не могла и не собиралась.

Молодость уходила, надо было остановиться на ком-нибудь в своем выборе, надо сказать наконец последнее «да» и на этом покончить.

Слава Иисусу, Ганна нашла себе мужа. Юрий Мнишек богат, благородного происхождения, умен. О Ганне нечего заботиться. Венцеслав уже седьмой год лежит под мраморным надгробием в этой часовне, где она сейчас сидит на холодной гранитной скамье, закутавшись в пелерину, устремив опечаленный взор в темный угол, на образ богоматери, освещенный язычком лампадки.

Дворовые видели, как она шла сюда, это знает Бальзак, это известно Ганне и Юрию. Так лучше. Все должны знать, что значительное место в ее мыслях занимает память о муже, который, кроме состояния, исчисляемого в четырнадцать миллионов, ничего ей не дал. Слишком уж велика была разница возрастов, муж был старше на двадцать три года, а кроме того, это был мезальянс — Эвелина-Констанция, урожденная Ржевусская, наследница древнего воинственного рода, не могла считать себя ровней Ганскому, разбогатевшему на продаже крепостных предводителю дворянства Волынской губернии. Впрочем, она в свои восемнадцать лет проявила достаточно рассудительности и вступила в «добровольный союз сердец и тел», как записал вице-регент житомирского уездного суда Августин Якубовский мая 13 дня 1819 года. В акте было точно обусловлено, что приданое Эвелины-Констанции в сумме двухсот тысяч злотых и сорока тысяч на экипировку Венцеслав Ганский, волынский губернский предводитель дворянства и кавалер орденов св. Анны, св. Владимира и св. Иоанна Иерусалимского, обязуется закрепить судебным порядком, с тем что двести сорок тысяч злотых остаются за Эвелиной-Констанцией Ганской, урожденной графиней Ржевусской, а также что Ганский передает жене свои поместья, как-то: Ключ Пулинский, Волынской губернии, Ключ Верховненский, Киевской губернии, Сквирского уезда, и Ключ Горностайпольский, той же Киевской губернии, Радомысльского уезда, со всем инвентарем, доходами, а также денежные суммы, где таковые имеются, и те, которые еще по воле господней собраны будут, — все это в случае смерти Венцеслава Ганского переходит в вечное пользование и собственность графини Эвелины-Констанции Ржевусской-Ганской.

А в Невшателе, еще при жизни мужа, Эвелина поклялась, что по смерти Венцеслава Ганского соединится навеки с Оноре Бальзаком.

В часовне, отделанной гранитом и мрамором, в родовом могильном склепе Ганских жутко и холодно. В открытую дверь едва проникает солнце, скупое уже и грустное солнце осени. Скамья выбита в стене. Эвелина, одетая в черное, недвижимая и задумчивая, словно высечена из мрамора. Только глаза блуждают по суровому ряду надгробий, да слегка, едва заметно дрожат ресницы.

У самых ног ее на мраморной плите высечены неуклюжие вензеля дворянского герба и даты жизни мужа. Что ж, она может даже погрустить над ним. Она жила с ним, как без него, и, кроме единственной ссоры из-за писем Бальзака, ничто никогда не омрачало их совместной жизни. Он знал ее любовников и даже дружил с ними. И он не мешал ей жить, как ей хотелось, не вмешивался в ее мир. А на людях, на банкетах, в гостях, во время поездок в Петербург, Одессу, Варшаву и за границу они были для посторонних глаз прекрасной парой, добропорядочной и безупречной. Чтобы создать такое впечатление, надо было в совершенстве владеть искусством обмана. Но в этом отношении ни Эвелина, ни Венцеслав Ганские не могли на себя пожаловаться.