Натан Рыбак: Ошибка Оноре де Бальзака

Люди покупали газеты и на ходу читали: «Умер г-н Бальзак, один из плодовитейших, известнейших наших писателей. Панихида состоится в среду 21 августа в 11 часов утра в церкви св. Филиппа Рульского. Вынос из часовни квартала Божон, улица Сент-Оноре, 193»,

Бальзак?!

Многие впервые слышали эту фамилию. Они свертывали в трубку газету и, размахивая ею либо швырнув ее под ноги, шли дальше, отягощенные своими заботами, полные своих радостей и печалей.

А те, кто знал умершего, шагали за катафалком на кладбище Пер-Лашез. Там, на кладбище, людей было море.

Люди заполнили все проходы между могилами, дети взобрались на памятники, подле свежевырытой могилы собрались близкие и друзья.

Гроб опустили, и чьи-то руки тотчас же украсили его цветами.

Виктор Гюго вышел из толпы и остановился у гроба. Он внимательно всматривался в толпу, ища в замершем море человеческом знакомые лица. Он сразу узнавал и отличал любопытство от скорби, и то, что последней было больше, взволновало его. Он провел языком по запекшимся губам и поднял руку, как бы призывая к порядку. Впрочем, это было излишне.

Немая тишина царила на кладбище.

— Господа! — начал Гюго, всматриваясь в сотни незнакомых лиц. — Человека, который сходит в эту могилу, сопровождает общественная скорбь. В наше время иллюзий больше нет. Теперь взгляды обращены не к тем, кто правит, а к тем, кто мыслит, и когда один из них уходит, скорбит вся страна. Отныне смерть талантливого человека — общественный траур, смерть человека гениального — траур всенародный.

Гюго перевел дыхание и, опустив взгляд на бесконечно дорогое лицо Бальзака, на скрещенные на груди руки-великого труженика, дорогой ценой добывшие себе отдых, продолжал:

— Имя Бальзака вольется в блестящий след, который оставит наша эпоха в веках. Бальзак принадлежал к тому могучему поколению писателей девятнадцатого века, которое пришло после Наполеона, так же как славная плеяда семнадцатого столетия пришла после Ришелье. В развитии цивилизации существует закон, по которому вслед за победителями меча приходят победители разума. Господин Бальзак был одним из первых среди великих. Все его произведения создают одну книгу, живую, блестящую, глубокую, где живет и движется наша ужасающая современность: это чудесная книга, поэт назвал ее комедией, хотя она могла бы называться историей; она охватывает все формы, все стили, опережая Тацита, достигает Светония, касается Бомарше, доходит до Рабле, щедро одаривает подлинно человеческое, земное и временами, через завесу всего сущего, разорванную резким и широким взмахом, показывает вдруг самый суровый, самый трагический идеал.

Гюго останавливается, словно собирая мысли. В раскрытые ворота кладбища вливаются все новые и новые толпы людей. Солнце играет лучами на мраморных крестах.

Теплый ветер шелестит в кустах роз. В небе проплывают сизые тучи.

Орел неведомо откуда возникает в синеве и низко кружит над кладбищем. Гюго замечает могучую птицу, он поднимает голову и с минуту следит за спокойным и размеренным движением ее крыл. Он хочет сказать присутствующим о вещем знамении, которое посылает природа, но видит, что сотни взглядов уже и без того следят, подобно ему, за полетом орла.

Люди сами поняли символику этого знамения.

Глаза писателя встречаются с сухими, холодными глазами Ганской. Она стоит, опершись на руку статного красавца Жигу, прикрыв рот платком.

Чуть в стороне, благоговейно подняв руки к небу, всей душой призывая чудо, замерла, обливаясь горькими слезами, мать Бальзака Анна-Шарлотта Бальзак. Она не в состоянии поверить, что распухший, почерневший труп, лежащий в тесном гробу, — ее сын.

Ее память на всю жизнь запечатлела его другим — краснощеким, неугомонным, молодым. Дрожащими губами она ловит слезы. Рыдания сотрясают ее небольшую сухощавую фигурку. Из-под черной шляпки, небрежно завязанной на подбородке лентой, выбились седые волосы, и ветер играет ими.

Ветер шепчет над самым ухом, точно колдует.

А над головами людей, над кладбищем, достигая вершин каштанов, порываясь в прозрачную высь, чтоб сравняться с орлиным полетом, звучат горячие слова Гюго:

— Неведомо для самого себя, хотел он этого или нет, согласен он с этим или нет, — творец великой «Человеческой комедии» принадлежит к могучей породе писателей-революционеров.

Гюго улавливает растерянность, возникающую в передних рядах слушателей.

Он замечает протестующий жест Ганской и поэтому, с еще большей силой, точно скатывая на головы этих изысканно одетых парижан тысячепудовые камни, продолжает. Он видит, как, прислонясь к каштану, отирая кулаком слезы, стоит человек в синем комбинезоне. Этот зачарованно ловит каждое слово оратора, каждое его движение.