Артуро Перес-Реверте - День гнева

После десяти часов вечера, пока люди еще гибнут у себя дома, а к местам казни еще движутся вереницы осужденных, инфант дон Антонио, глава Верховной хунты, который направил герцогу Бергскому просьбу помиловать нескольких человек, получает ответ от Иоахима Мюрата:

Дорогой кузен! [45] Не следует считать, будто Мюрат состоял в родстве с принцем из дома испанских Бурбонов; здесь «кузен» — титул, применяемый лицом королевского рода в обращении к другому лицу королевского рода. Мюрат имел на него право не только как маршал Франции, но и как государь формально суверенного герцогства Клеве-Бергского.

Я получил уведомление Вашего Королевского Высочества о намерении некоторых военнослужащих французской армии предавать огню те дома, из окон и с балконов коих по ним велась стрельба. Спешу сообщить Вашему Королевскому Высочеству, что делами подобного рода с моего ведома и по моему указанию занимается генерал Груши, получивший приказ предоставить мне все необходимые сведения по этому вопросу. Ваше Королевское Высочество обратилось ко мне с ходатайством о смягчении участи граждан Мадрида, взятых с оружием в руках. Согласно моему приказу и дабы воспрепятствовать повторению подобных случаев, эти лица будут подвергнуты казни. Не сомневаюсь, что таковое мое решение найдет полное понимание и одобрение Вашего Королевского Высочества.

И в этот же час военный губернатор Мадрида капитан-генерал Франсиско Хавьер Негрете, перед тем как пойти спать, тоже пишет письмо Мюрату. Он сочиняет его при свете двух канделябров, сидя за столом в домашних туфлях и шлафроке, меж тем как в соседней комнате камердинер чистит щеткой мундир, в котором Негрете завтра с утра предстанет перед маршалом, чтобы приветствовать его и получить дальнейшие указания. В письме, которое позднее опубликует парижская «Монитёр», командующий испанскими войсками, расквартированными в столице, исчерпывающе высказал свою точку зрения на события минувшего дня:

Ваше Высочество, Вы, без сомнения, поймете, сколь горькие чувства испытывает испанский офицер при виде крови, обильно пролитой на улицах этого города представителями двух наций, самой судьбой предназначенных к единству и теснейшему союзничеству и не могущих иметь иных целей, помимо борьбы против общего врага. Ваше Высочество, соблаговолите принять изъявления моей искренней благодарности не только за лестные отзывы по поводу состояния вверенного мне гарнизона и за милости, коими я осыпан сверх меры, но и прежде всего за Ваше обещание смягчить суровые меры воздействия так скоро, как это будет позволено обстоятельствами, каковое обещание лишний раз подтверждает всю справедливость мнения, сложившегося в нашей стране о Вашем Высочестве в справедливое воздаяние Ваших заслуг и признание добродетелей, коими Вы одарены столь щедро. Я в полной мере осведомлен о благородных намерениях Вашего Высочества и предвижу несомненные выгоды, долженствующие воспоследовать для моей страны при исполнении их. Примите, Ваше Высочество, уверения… и т. д.

В подземной часовне церкви Сан-Мартин, где помимо могильщиков Пабло Ньето и Мариано Эрреро собрались лишь пятеро — Хоакин де Осма, братья Варгас и Сесар Гонсалесы, капитан полка валлонских гвардейцев Хавьер Кабанес и писарь Альмира, — идет бдение над телами капитанов Даоиса и Веларде. Их доставили под вечер к задним дверям, выходящим на улицу Бодегилья, спустили по лестницам, расположенным за главным алтарем: Даоиса в том самом мундире и сапогах, что были на нем в Монтелеоне, — с улицы Тернера, а Веларде, донага раздетого французами после боя, а потому завернутого в грубую палаточную парусину, четверо солдат принесли из артиллерийского парка. Чтобы придать усопшему пристойный вид, где-то раздобыли францисканскую сутану, и вот теперь оба капитана лежат рядом: один — в мундире, второй — в монашеском облачении. Голова Даоиса слегка запрокинута, голова Веларде повернута вправо — трупное окоченение наступило, когда он валялся на земле, — и кажется, будто он все еще ждет от своего командира последнего приказа. В изголовье безутешно рыдает Мануэль Альмира; вдоль сырых и темных стен, слабо озаряемых двумя восковыми свечами у гробов, стоят в молчании те немногие, кто отважился прийти сюда; все прочие, опасаясь мести победителей, либо где-то прячутся, либо покинули Мадрид.

— Известно ли что-нибудь о лейтенанте Руисе? — спрашивает Хоакин де Осма. — Он из полка волонтеров короны.