Антонен Арто - Монах

Барон в свою очередь попросил Маргариту поделиться своими планами на будущее. Я присоединился к его просьбе, уверяя, что она полностью может рассчитывать на мою признательность.

— Я чувствую теперь отвращение к этому миру, который не дал мне ничего, кроме страданий, — сказала она. — Единственное, что я хотела бы, — уйти в монастырь. Но я не могу этого сделать, не обеспечив сначала будущее своих детей. И если мою мать, не выдержавшую моего позора, преждевременно унесла смерть, то мой отец еще жив, и он не жестокий человек. Может быть, несмотря на мою неблагодарность по отношению к нему, увидев мое нынешнее плачевное положение и особенно — положение моих детей, у отца смягчится сердце. Ваше вмешательство безусловно может мне очень помочь, и услуга, которую вы мне оказываете, в тысячу раз важнее той, что оказала вам я, вырвав вас из рук Батиста и его негодяев.

Мы обещали Маргарите ни перед чем не останавливаться, чтобы добиться для нее прощения у отца, и мы преуспели в этом так, как этого только можно было бы пожелать. Он расценил возвращение дочери как истинное благословение небес. Он встретил их — дочь и ее детей — с распростертыми объятиями, поселил их в своем замке, несмотря на противодействие дальних родственников, которых ради этого выдворил вон: в отсутствие Маргариты эти родственники расположились в замке и подавляли старика своей предупредительностью, поджидая его кончину. Поэтому нам было не слишком трудно убедить Маргариту отказаться от мыслей о монастыре и остаться рядом с отцом, для счастья которого это было просто необходимо.

Что касается Теодора, ее старшего сына, которому мы в значительной степени были обязаны своим спасением, то никакие доводы не помогли отговорить его от намерения следовать за мной. Он привязался ко мне всем своим существом и со слезами умолял взять его на службу. В конце концов я решился на это, и, не без труда получив согласие родственников, он был торжественно пожалован званием моего пажа.

Баронесса, придя в себя и узнав о тех опасностях, из которых я ее вызволил, не могла выразить свою безграничную признательность. Она настаивала, чтобы я согласился отправиться вместе с ней и бароном в их замок в Баварию; муж присоединился к ее просьбе, и неделю спустя Теодор, барон де Линденберг, его жена и я выехали в направлении замка Линденберг.

Вы видите, каковы были те средства, которыми воспользовался авантюрист Альфонсо д‘Альворадо, чтобы проникнуть в замок Линденберг, и, следовательно, можете судить, насколько заслуживают доверия остальные утверждения вашей тетушки.

Итак, я прибыл в замок Линденберг, где мои достоинства как охотника, впрочем весьма посредственные, помогли мне целиком и полностью завоевать симпатию барона. Здесь я и увидел впервые вашу сестру. Ее юность и очарование меня поразили, и с первой же встречи я понял, что влюблен. Я не знаю, чем — своими талантами или своей красотой — она совершенно пленила меня, но с этого момента все мои блестящие парижские победы отошли куда-то далеко, и другие женщины для меня больше не существовали. С самого начала я понял, что отныне ее и моя судьба неразрывно связаны, и даже крайнее смущение не помешало мне решиться на разговор с хозяйкой дома.

— Это моя племянница, — сказала мне однажды баронесса. — Но, может быть, вы еще не знаете, что я ваша соотечественница; герцог Медина Чели мой брат, а Агнес — дочь моего второго брата, дона Гастона. Она посвящена монастырю с момента своего рождения и примет обет, как только вернется в Мадрид.

Эта новость была так далека от того, что ожидал услышать дон Лоренцо, что он не удержался от взволнованного восклицания:

— С рождения посвящена монастырю? Что-что?! Я впервые слышу о подобных планах.

— Меня это не удивляет, дорогой Лоренцо, — ответил дон Раймонд, — послушайте дальше. Возможно, сюрпризы для вас еще не закончились, и я думаю, что смогу рассказать вам о некоторых моментах истории вашей семьи, о которых вы абсолютно ничего не знаете и которые я узнал от ващей собственной сестры.

И он продолжал свой рассказ:

— Это открытие произвело на меня такое же ошеломляющее впечатление, как на вас. Мне трудно представить себе, чтобы можно было таким образом принести в жертву свободу и, так сказать, саму жизнь человеческого существа без его ведома, и только для того, чтобы получить неизвестно какую сверхъестественную милость, которой сам человек смог бы воспользоваться в последнюю очередь.