Карин Эссекс - Фараон

Оставшись наедине с грандиозным пополнением его личной сокровищницы, Октавиан попытался надеть кольцо с гербом на указательный палец. Оно было испачкано чем-то похожим на кровь, однако эту грязь легко удалось стереть полой плаща. Кольцо оказалось слишком маленьким. Должно быть, Цезарь Младший унаследовал тонкую кость своего отца; или же, если Октавиан правильно разгадал хитрости Клеопатры, мальчишка получил это качество от человека, с которым сошлась Клеопатра, выбрав себе тайного любовника за сходство с Цезарем. Должно быть, она тщательно продумала весь план, Октавиан был в этом уверен. Кольцо прекрасно налезло ему на мизинец. Именно так он намеревался носить его некоторое время. Оно было тяжелым, золотым, и на нем был выгравирован орел Птолемеев — тот же самый, который нависал под потолком почти в каждом помещении этого дворца. Птица была так похожа на орла, парящего на римских штандартах, что Октавиан подумал: действительно ли это простое совпадение? В любом случае, такое сходство выгодно — этакий мостик от греческого к римскому владычеству над миром. Знак богов, свидетельствующий о том, что Египту от века было назначено покориться власти Рима.

Из груды сверкающих сокровищ Октавиан поднял главный трофей. Драгоценность оказалась легче, нежели он ожидал, и Октавиан засмеялся: он-то готовился с трудом поднять ее! А все вышло так легко. Октавиан повернул вещицу и встретился взглядом с изумрудными глазами кобры — неумолимыми, холодными. Он погладил уплощенную грудь гадины, символа фараонской власти, словно приручая ее, провел пальцами по ромбовидным чешуйкам, потрогал острый язычок. А потом надел венец на голову. Как отлично сидит! Похоже, голова у сына Цезаря была такой же величины. Бедный Юлий! Так жестоко убит своими соотечественниками за желание носить эту самую корону. Преждевременное желание. Подчас только младшему поколению доводится реализовать устремления старшего. Иногда просто бывает нужен человек других качеств, чтобы завершить начатое.

Клеопатра вкушала первую за сегодняшний день трапезу, когда ей сообщили новости. Она проснулась посвежевшей, впервые за много дней не ощущая признаков лихорадки. Ярко светило солнце, и это означало, что она спала долго и крепко. Ей снился отец, исполнявший ритуальный танец Диониса, которым Авлет некогда баловал семью и друзей. Во сне отец был облачен в прозрачное одеяние, так что все видели, как его тучная плоть колышется в такт движениям. За танцем наблюдали Клеопатра и римляне — полный зал римлян. Некоторых она узнала — они погибли в сражениях в Греции. Она не желала видеть их. Хотя в этом видении она снова была ребенком, все, что предстояло ей в жизни, уже произошло. Клеопатра попыталась сосредоточиться на ловких движениях отца, раскачивавшего массивное тело в такт пению дудок, но римляне постоянно отвлекали ее. «Танцевать может только пьяный», — шутили они.

Отец не слышал их и продолжал скакать и вертеться, словно в трансе, фальшивые локоны его парика струились по спине, словно у юной девушки. Но Клеопатра, десятилетняя девочка, отлично улавливала все эти насмешки. Она высматривала Антония, единственного римлянина, который мог бы заставить их понять, что отец ее вовсе не пьян, но охвачен благоговением, что он не глумится над богом, а выказывает ему почтение. Однако Антония там не было.

Клеопатра очнулась от сна быстро, гораздо быстрее, чем если бы ей явился Антоний. Ей уже снилось прежде, что он жив, и скорбь после пробуждения была так велика, что царица глотала снадобья и снова проваливалась в сон, надеясь опять увидеть его.

Сегодня утром лицо ее было прохладным, руки и ноги теплыми — явные признаки того, что она выздоровела. Грудь все еще была покрыта уродливыми царапинами и синяками, но опухоль спала. Клеопатра потребовала принести завтрак, который доставила не Хармиона, а какая-то молчаливая служанка, которой царица не помнила. Она отослала девушку и положила в рот первую дольку апельсина, когда появилась Хармиона и попросила свою подопечную прервать завтрак.

Клеопатра все еще жевала сочную мякоть, когда Хармиона поведала, что к ней приходил старый философ Филострат, некогда бывший знаменитым лектором в Мусейоне, а ныне превратившийся в согбенного старца с длинной белой бородой и наполовину утративший остроту разума. Это утро он провел у Ария, который обронил, что сын Юлия Цезаря и старший сын Марка Антония таинственным образом были убиты. Кто это сделал, философ сказать не мог. Но Арий велел ему передать царице вот эти два предмета: лунный камень, который носил на шее Антулл, и медальон с изображением Гора, бога-сокола, с которым Цезарион не расставался никогда, даже во сне. Хармиона опустила оба украшения на ладонь Клеопатры. Они были холодны, словно из них ушло все тепло юных живых тел, на которых они некогда покоились.