Павел Федоров - Витим золотой

– Здравствуй, сватушка!

– Здорово, сват. Ты, я вижу, уже хватил. Не удержался! – приветствовал его Доменов с досадой в голосе.

– По такому случаю, сваток, и с тебя немало причтется… – Потирая белые, уже успевшие выхолиться руки, Иван маятником качался перед столом Доменова, загадочно подмигивая, говорил: – Едем, сваток! Я тебе такой сюрпризик преподнесу… Сколько ставишь?

– К черту твои сюрпризы! Ты лучше бы за дело брался, чем на рысаках катать, – ворчал Доменов.

– А я тебе дело говорю, сваточек мой, да ишо какое дело! – вихлялся Иван, не замечая мрачного вида Доменова. – Я тебе не сюрпризик привез, а «изюмчик».

– Не улещай, сват. Не поеду и пить с тобой не стану, – упрямился Авдей. Кураж свата давно ему опротивел. А там еще и зятек есть.

– Выпьешь, сват, и нас еще с приставом угостишь!

– Сам не прикоснусь и тебе не дам. Ступай и проспись.

– Да я тверезый! Ты, сваток, над казаком не командуй! Я ведь тут вроде хозяин. Как вы думаете, господин пристав, хозяин я здеся али нет?

– Брось же, сват, эти кабацкие замашки, – урезонивал его Доменов. – Ведь только вчера тебе толковал, сколько у нас предстоит дела, а ты опять за свое. Оставь к чертям собачьим!

Позади Авдея медленно приоткрылась дверь. Метя полами синей бархатной, на собольем меху шубы крашеные половицы, тихо вошла Олимпиада. Высокая, румяная, она была похожа на русскую боярыню.

– Так я и знала, что сидит и чертыхается, – проговорила она и зажала мягкими холодными ладонями широкоскулые колючие щеки мужа.

– Ангелочек ты мой, цветик лазоревый! – целуя душистые руки жены, забормотал Авдей Иннокентьевич. – Да как же ты, мамочка, не предупредила! Да я бы гонцов навстречу погнал, сам бы орлом полетел…

– Знаю я тебя! Ты бы все дела бросил, а я тебе мешать не хочу. Пусть, думаю, лишний фунтик золотца намоет на браслетик какой-нибудь для своей заброшенной женушки…

– Не говори мне таких слов, соколица ты моя ясная! Чуть не пропал я тут без тебя! – поглаживая жену по щеке, говорил Доменов.

– И пропадешь, миленок! Сидит, чертыхается, небритый, грязный, надел на себя черт те что… Дегтем пропах весь… Сейчас же вели топить баню и выпаривайся…

– Разбойница ты стала, сваха! – расплываясь в улыбке, взмахивал руками Иван Степанов. – Переменилась, расхорошела-то как, боже мой! Прямо царевна Тамара!

– Какая еще там Тамара? – прищурилась Олимпиада. – Какая разбойница?

– Любого в полон возьмешь! Истинно разбойница! – повторял Иван.

– С кистенем на дорогу не выходила, Иван Александрыч… Чего ты на меня губы-то расквасил? Поезжай-ка, миленок, к своей Арише, на нее и заглядывайся, а мне дай с муженьком покалякать… – бесцеремонно отчитала она Ивана.

Доменов покашливал и молодецки расправлял лихо подстриженные усы.

– И то правда… Пойдем, пристав, не станем мешать, – проговорил Иван как-то сразу отрезвевшим голосом и вместе с Ветошкиным вышел.

– Погоди, соколик, дай хоть маленечко передохнуть, – уклоняясь от поцелуев мужа, проговорила Олимпиада, когда гости вышли. – Ежели еще раз бросишь меня одну-одинешеньку, пропаду я, Авдеюшка…

– Не пугай ты меня! – защищался Доменов. – И так все сердце изныло…

– Ой ли! А зачем бросил? Сижу там и не вижу ни света, ни зореньки… Встану, винца выпью, в ванне пополощусь, в зеркало погляжусь, цыпленка обгложу, икоркой заем и хожу по нашим хоромам одна в томлении и думаю: за что же это вянет и пропадает красота-то моя? Оставил бы хоть в Питере, я бы там нашла, где щегольнуть… Видишь, не утерпела и прикатила, – оправдывалась Олимпиада.

– Молодец ты, душа моя, вот и все! Да я не только браслетик – золотую цепь тебе на шею повешу!

– И прикуешь где-нибудь в горенке… Я тебя знаю… Ты послушай. Приезжаю я в Зарецк. Остановилась в Коробковых номерах…

– Туда-то зачем? Разве это место для тебя? Боже ж мой! – сокрушался Авдей, терзаясь ревностью. – Да разве можно там останавливаться порядочной женщине, к тому же одной, без мужа? Гнала бы прямо сюда!

– Шутка сказать! Сколько верст отмахала. Да и проголодалась. Дай, думаю, хоть горяченькую селянку съем. Приоделась. Хотела обед в номер потребовать, да нет, думаю, вниз спущусь, хоть на городских людей гляну…

– Пошла все-таки? – кряхтел Авдей.

– А что мне?

– В такое срамное место?..

– Да чем оно срамное? Оттого, что вы там с голыми девками выплясывали? – ядовито щуря свои голубые глаза, спрашивала Липушка.

– Ох! Перестань, мамочка! – взмолился Доменов.