Памятен мне случай приобретения Андреевым сапог у ортопедиста Высоцкого. Обмундирование в училище, за исключением смазных сапог, было настолько хорошо, что подавляющее большинство ходило в отпуск в казенном обмундировании, лакированные сапоги же заказывало у сапожника Шевелева за 11-14 рублей большею частию в рассрочку. Каждую неделю приходил в наше помещение швейцар училища и выкрикивал: «Шевелев шевелится, перчаточник вертится. У кого завелись (деньги) тоже шевелись». Таким образом в швейцарской производилась получка сделанных сапог и производился рассчет за них.
В один прекрасный день появился новый сапожник-ортопедист Высоцкий с предложением делать за 25 рублей ортопедические смазные непромокаемые сапоги. Юнкер Андреев не устоял и заказал-таки у него сапоги. Вскоре после этого видели стоящую на Неве, сгорбленную, с часами в руках фигуру юнкера Андреева, наблюдавшего за водонепроницаемостью своей покупки. Естественно этот инцедент дал нам пищу для острот и для непрестанного рассмотрения этих диковинных сапог.
Частенько к Андрееву, очень хорошо знающего математику, обращался малоуспевающий по этому предмету юнкер Л. с просьбой помочь ему по математике. Свои объяснения Андреев начинал с такого введения, которое он произносил, почему-то смотря не на Л., а в сторону: «Предположим, что Вы в состоянии понять все то, что я сейчас буду Вам говорить». Почему Андреев переходил в такие серьезные моменты на «Вы», никому из нас не было понятно.
У меня с Андреевым были очень хорошие отношения, и я его искренно полюбил за его прямоту и ум. Он мне платил тем же, но благодаря своей заносчивости выражал свою приязнь очень своеобразно – усиленным боксированием меня, что было не так-то легко выносить, приняв во внимание его огромную силу.
Перед производством нас в офицеры Андреев подходит к моей кровати и говорит: «Вас кто-то за дверью зовет». Я вскочил с постели и пошел к дверям, впереди меня шел Андреев. Когда мы очутились за дверью, то он притворил ее, протянул мне свою фотографическую карточку с очень трогательной и лестной для меня надписью и, сконфуженно отведя в сторону глаза, заявил: «Ожидается такая же от Вас» и ушел. Почему здесь было употреблено «Вы», когда мы говорили друг другу «ты», для меня не понятно.
Андреев окончил Артиллерийскую академию, пошел в строй и во время Русско-японской войны доблестно командовал батареей. Будучи тяжело ранен, он не позволил нести себя на перевязочный пункт, пока, лежа на позиции, не сдал старшему офицеру все документы. Я верю, что все это имело место так, как передали мне товарищи, слишком честна и цельна была недюжинная натура этого редкого человека.
Не менее памятен мне и другой мой товарищ Гирш, воспитанник Московского Реального училища, также выделявшийся своей честной прямотой. При своем недюжинном уме и практическом немецком образовании Гирш поражал меня своей скромностью и удивительной настойчивостью. При нем можно было говорить хотя бы и небылицы о том, что он досконально знал, но он и виду не подавал, что это далеко от истины. Объяснял он это тем, что его же не спрашивают, а самому вмешиваться в разговор он считал неудобным.
А вот пример его настойчивости: уже будучи офицером 3-й Конно-артиллерийской батареи, Гирш решил научиться стоять на велосипеде на одном месте и в течение одного месяца добился этого путем ежедневных часовых упражнений при выездке нами в конных батареях ремонтных лошадей.
И году Гирш не прослужил в 3-й Конной батарее, так как был прикомандирован к лейб-гвардии 1-й Артиллерийской бригаде, с которой в роли, кажется, командира дивизиона выступил на войну, где и был убит. Я не сомневаюсь, что он также как и юнкер Андреев, доблестно командовал своей частью на войне, слишком много у него было для этого данных.
Не могу не вспомнить добрым словом и самого близкого мне товарища по училищу Юзефовича. Недюжинного ума, тактичный, представительный, образованный, настойчивый и трудолюбивый – он обладал всеми качествами, чтобы сделать хорошую карьеру, и это так и было. Он был хороший строевик и был любим товарищами. Тогда он был еще магометанин, и мы очень интересовались, как он отправляет свои религиозные обязанности. Усмотреть однако нам ничего не удавалось. Спал он рядом со своим товарищем по Полоцкому Кадетскому корпусу Богомольцем. Последний представлял собою типичного невозмутимого хохла и никогда не ложился в постель позже 10 часов, тогда как Юзефович укладывался в постель около 12 часов. При этом не редко происходила такая сцена: раздеваясь, Юзефович начинал усиленно будить Богомольца, и когда наконец это достигалось, Богомолец спрашивал «В чем дело?», то Юзефович чрезвычайно благодушным тоном ему отвечал: «Покойной тебе ночи!». Можно себе представить, как реагировал на это пожелание Богомолец к вящему удовольствию укладывавшихся товарищей.
Читать дальше