Милий Езерский: Марий и Сулла. Книга первая

Всюду мелькали золотые огоньки: они испещряли набережную, соединяясь по-двое, по-трое, — это медленно двигались торговцы сладостями.

А громкие крики варваров, коверкавших латынь, назойливо лезли в уши:

— Жареная рыба со стола Нептуна! — Сладкие, как амброзия, пряники!

— Медовые лепешки!

— Плодовые и виноградные вина! Сам Вакх не пи вал таких!

— Дешево! Дешево!

— Не упустите случая, квириты!

Пропретор решительно двинулся вверх по лестнице. Это был человек мрачный, резкий в движениях. Все изобличало в нем плебея: и угловатость, и дерзость, с которой он расталкивал народ, и заносчивость. Он наткнулся на клиентов, окружавших молодого патриция (они стояли в полосе света, проникавшего из булочной), и крикнул:

— Эй вы, бездельники! Дорогу воину, который проливал за вас кровь! Иначе — клянусь богами, охраняющими Рим! — вам придется познакомиться с моими кулаками!

Клиенты испуганно шарахнулись. В одно мгновение собралась толпа, предвкушая если не уличную свалку, то яростную ссору. Навстречу пропретору выступил молодой патриций и, оглядев его с ног до головы, сказал:

— Странник, ты, я вижу, прибыл из далеких краев, не бывал никогда в благословенном богами городе Ромула и принял по ошибке Рим за деревню. Но успокойся: люди и законы всюду одинаковы.

Пропретор смотрел в голубые глаза патриция, на красное лицо, усыпанное белыми пятнышками, на золотистые волосы и на мгновенье растерялся. Но сообразив, что патриций насмехается над ним, он ухватился за меч.

— Что ты там болтаешь, как пьяная торговка? — крикнул он, сделав шаг вперед. — Дорогу! Будь я не Марий, сподвижник Сципиона Эмилиана, если не проучу тебя за дерзость!

Патриций вспыхнул:

— Клянусь Немезидой! Я бы научил тебя вежливости, сподвижник великого Сципиона, если б не видел, что ты человек неотесанный и грубый! Но я не петух, чтобы сцепиться с тобой на потеху толпы!

Марий бросился па него с кулаками, но клиенты загородили знатного римлянина, который, посмеиваясь, продолжал:

— Что же касается того, что ты отличился, быть может, в боях с варварами и Фортуна покровительствовала тебе — мне нет никакого дела! Не забывай, что ты — в Риме, а Рима ничем не удивишь…

И, отвернувшись, он сделал знак клиентам следовать за собою.

— Кто ты? — вскрикнул Марий, сжимая кулаки (толпа гоготала, подзадоривая его оскорбительными замечаниями), но патриций, не ответив, медленно уходил к громадам зданий. — Кто он? — повторил пропретор и смотрел, как недовольное сборище людей, ожидавшее свалки, уже расходилось.

Чей-то голос тихо выговорил за его спиною:

— Это Люций Корнелий Сулла, друг Опимия, убийцы Гая Гракха.

Марий тяжело перевел дух, обернулся к римлянину; он успел увидеть на его руке золотое кольцо — знак всаднического сословия — и разглядеть бледное лицо, синеватые веки и слезящиеся глаза развратника.

— Я Тит Веттий, — сказал всадник после некоторого молчания. — Я понял из вашего спора, что родом ты — плебей…

— Я — батрак, — гордо ответил Марий, — я дослужился до претуры благодаря трудолюбию и храбрости, а не покровительству нобилей… Я был военным, потом народным трибуном, и…

— Знаю.

Веттий вспомнил, что Марию покровительствовал Цецилий Метелл. Своим законом о голосованиях Марий ограничил влияние оптиматов в комициях, выступил против консула Котты, а затем всего сената и потребовал тюрьмы для консула, если он не отменит сенатского решения, а когда и Метелл поддержал Котту, Марий приказал вызвать виатора и отвести в темницу самого Метелла.

— Скажи, где думаешь остановиться? Не знаешь?.. Мой дом открыт для тебя. У меня бывает много друзей, и я познакомлю тебя с влиятельными мужами. Они по могут тебе в будущем, если ты станешь добиваться консульства… О, прошу тебя, не отнекивайся, ведь я — клянусь Громовержцем! — сразу заметил, что ты честолюбив…

— Не больше, чем любой человек…

— Ты не так уже молод, чтобы не мечтать о консулате, — усмехнулся Веттий и хлопнул его по спине. — Не будем спорить! Фортуна изменчива. Но я готов побиться об заклад, что ты в случае нужды не задумался бы сорвать с ее глаз повязку!

Марий покраснел.

— Почему так думаешь? — сдержанно спросил он.

— Я сразу тебя раскусил: душа твоя мятежна, а сам ты — человек насилия…

Оборвав свою речь внезапным смехом, всадник прибавил:

— Хорошо, что ты враг оптиматов. Твоя ссора с Суллой заставила меня подумать: вот безбоязненный человек, который добьется чего захочет!