Милий Езерский - Марий и Сулла. Книга первая

Тевтоны с воем ринулись на приступ.

— Месть, месть! — кричали они. — Бейте волков!

Подпустив их па близкое расстояние, римляне принялись метать копья и камни. Тесно сомкнутые ряды тевтонов дрогнули. Но Тевтобад, скакавший впереди на горячем жеребце, взмахнул мечом:

— Неужели вы испугались своры псов?

И, помчавшись вперед, налетел на передний ряд римских пехотинцев. Конь его топтал воинов, меч сверкал, как молния. Тевтобад видел окровавленные лица, рассеченные черепа, отрубленные руки и головы и, не уставая, рубил еще яростнее: кровь опьяняла. Одичалый конь его, израненный стрелами и копьями, метался.

— Во имя Тира! — крикнул Тевтобад и повернул жеребца к военному трибуну, окруженному тевтонами. — Отдайте мне его!

Воины расступились.

Тевтобад налетел на него и ударил изо всех сил длинным дубовым копьем. Острое, обитое медью, оно легко пробило лорику, как тонкую сосновую доску, и выскочило почти наполовину из спины. Трибун пошатнулся, опрокинулся навзничь: занесенный меч выпал из руки, кровавая пена выступила на губах, и он, захрипев, свалился с лошади — острие вонзилось в мягкую землю. Широко раскрытые глаза трибуна затуманились, руки и ноги вытянулись.

— Вот так удар! — крикнул рослый тевтон, брат Тевтобада, и бросил копье в легата, мчавшегося впереди воинов. Но легионарий ударом бича заставил лошадь легата шарахнуться, и копье пролетело мимо.

Лишив тевтона возможности повторить нападение, легат налетел на него, пытаясь смять лошадью, но тот быстро схватил ее под уздцы. Трибун взмахнул мечом, и рука, удерживавшая лошадь повисла на узде. Тевтон завизжал и рухнул, как подрубленный дуб.

— Ловкий удар, Люций Корнелий! — одобрил Серторий, бросаясь со своим отрядом на помощь Сулле, против которого сам Тевтобад вел своих воинов.

Вождь тевтонов видел единоборство брата с Суллой, и лицо его загорелось жаждой мести. Он крикнул, повернув коня к Сулле:

— Эй, ты, разбойник! Давай сразимся! Не хвались, что убил пешего — убей конного!

— Нет, — отказался Сулла. — Тебя приказано взять живым!..

— Врешь, презренный трус! — расхохотался Тевтобад, стараясь пробиться к Сулле, но римляне уже начали бой, и Тевтобаду пришлось рубиться с напиравшими на него врагами.

Марий дрался в передних рядах: одна лошадь под ним пала, другую тяжело ранили, и теперь он, пеший, рубился наравне с легионариями.

Полуденное солнце жгло невыносимо, слепило глаза, и тевтоны, изнуренные зноем, отражаемые римлянами, несмотря на отчаянный напор и храбрость, не смогли удержаться на холме и отступили в беспорядке.

Оправившись, они готовились броситься вновь на приступ, но в это время легат, находившийся в засаде, видя замешательство в задних рядах противника, быстро вывел свой легион и ударил тевтонам в тыл. Страшное смятение расстроило ряды варваров. Крики: «Мы окружены! Спасайся!» загремели на равнине. Началось бегство.

— Стойте! — закричал Тевтобад, выехав из-за возвышенности, где он только что отбросил с большим уроном отряд Сертория. — Вперед!

Его белый конь храпел, приседая на задние ноги: он был ранен, его грудь и морда алели от крови.

Отшвырнув от себя шлем с распростертыми крыльями, Тевтобад поскакал наперерез беглецам, и ветер развевал его длинные белокурые кудри.

— Вперед! — вопил вождь тевтонов, стегая коня бичом, и, настигнув беглецов, принялся рубить их огромным, широким обоюдоострым мечом. — О Тор! Порази их своим громом! Стойте, братья! Римлян мало… Нас больше…

Но обезумевшие воины не слушали его: они видели римскую пехоту спереди и сзади, а с флангов напирала на них вражеская конница.

Положение становилось отчаянным.

Тевтобад огляделся; лицо его исказилось, как у ребенка, готового заплакать. Он отбросил от себя меч и, выхватив из-за пояса нож, замахнулся, намереваясь ударить себя в грудь, но не успел: что-то тяжелое обрушилось на его голову, и он потерял сознание.

Сулла видел недовольство Мария, но вместо того, чтобы избегать с ним столкновений, казалось, сам искал их. Он не любил этого мрачного плебея, который, добившись консулата, презрительно обращался с подчиненными ему трибунами из патрицианских родов; не терпел его за неблагодарность к Метеллу Нумидийскому и считал его ниже себя по военным способностям, благородству, любви к родине, образованию (Марий не знал по-гречески, не был знаком с литературой и философией, не только чужой, но и римской) и презрительно улыбался, когда тот, желая блеснуть красноречием, путался в длинных периодах и беспомощно умолкал или внезапно обрывал их, притворно кашляя.