Милий Езерский: Триумвиры

Цезарь хотел было встать, чтобы поблагодарить, но Корнелий Бальб удержал его:

— Неужели ты, Цезарь, не считаешь себя выше всех этих мужей?

Сенаторы удалились с негодованием.

— Пусть возмущаются, — со смехом сказал Антоний, — а ты, император, делай, что находишь нужным… хотел бы опросить, кого ты намечаешь начальником конницы?

— Лепид должен уехать в свою провинцию, и я думаю назначить Гая Октавия…

Лицо Антония омрачилось.

— Скажи, тебя не удовлетворяет мой выбор? — спросил Цезарь. — Может быть, ты желаешь сам быть начальником конницы? Но я хотел, Антоний, взять тебя с собой в Парфию…

— Император! — радостно воскликнул Антоний. — С тобой — хоть к гипербореям!..

Однажды Лепид, войдя к Цезарю, сказал:

— Зачем ты распустил всю свою охрану? Сенаторы и всадники могли бы защитить тебя если не мечами, то своими телами, а испанские рабы сильны, ловки и выносливы…

— Достаточно с меня ликторов, — пробормотал Цезарь.

— Не забудь, что в разных местах столицы происходят ночные сборища недовольных… Берегись заговора, друг, не доверяй помпеянцам… Они льстят тебе, а за спиной — оскорбляют. А ты поступил с ними как отец, обласкал и возвратил имущество…

Цезарь кликнул скрибов.

— Завтра я издам эдикт, в котором объявлю, что я обо всем осведомлен, а лиц, злословящих на меня, буду привлекать к ответственности…

— Увы, друг! — вздохнул Лепид. — Ты очень мягок… Сулла поступил бы иначе… При нем даже страшно было подумать о заговоре против власти!..

— Но я не Сулла, не враг рода человеческого, — улыбнулся Цезарь, — я хочу управлять гуманно, и горе тому, кто посмеет поднять руку на Цезаря, отца отечества, вождя народа, диктатора и императора!..

— И царя, — прибавил Лепид. — Разве не приветствовали тебя этим именем два плебея?

— Да, но виноваты в этом народные трибуны: они хотели обвинить меня в стремлении к монархии, а когда это им не удалось, они потащили подкупленных плебеев в тюрьму… Я сместил этих трибунов и изгнал из сената…

— И ты был прав! Сколько еще грязи и подлости в сердцах людей!

В день февральских ид в Риме праздновались Луперкалии, торжество в честь бога Фавна, именуемого Луперком, охранителем стад от волков. После жертвоприношения в Палатинской пещере шкуру убитого козла резали на ремни, и нагие юноши бегали с ремнями в руках по городу, направляясь к форуму.

Сидя на трибуне среди форума в одежде триумфатора, Цезарь, недавно назначенный сенатом и народом пожизненным диктатором, имевшим право самовольно объявлять войны и заключать мир, казался всем монархом. И, в самом деле, не был ли он царем, всемогущим властелином Италии и провинций?

Так думали помпеянцы и умеренные цезарьяицы.

Диктатор смотрел на знатных юношей, густо намазанных маслом, которые бегали по форуму с бичами и наносили удары женщинам, становившимся на их пути — древнее поверие, что удары способствуют супружескому благополучию или зачатию.

Цезарь ждал Антония. Еще накануне он сговорился с ним разыграть перед народом пантомиму и размышлял, как отнесутся к этому друзья, сенаторы, всадники и плебеи.

Полунагой, бронзовый от загара, бородатый Антоний появился на противоположном конце форума, с узелком подмышкой, нанося женщинам удары, выкрикивая двусмысленные прибаутки.

Подбежав к трибуне, он громко приветствовал Цезаря, назвав его монархом, и, очутившись у кресла, развернул пурпур: засверкала драгоценными камнями золотая диадема, увитая помятым лавровым венком.

— Позволь, император и диктатор, возложить ее тебе на голову, — громко произнес Антоний.

— Нет, — твердо возразил Цезарь, снимая диадему.

— Ты заслужил, богоравный муж, царские почести, и отказ твой оскорбит сенат и римский народ, — настаивал Антоний. — Не отказывайся же от короны, царь Рима, и помни…

— Нет, нет! — прервал Цезарь и отвел руку Антония.

Форум рукоплескал. Радостные крики вызвали недовольство на лице императора. Раздраженный тем, что народные трибуны срывали венки, символ царской власти, с его статуй, он спустил с плеча тогу и воскликнул:

— Желающий может меня убить!

— Слава Цезарю! — бушевала толпа.

— Молчите вы, бруты и кумцы! — вскричал Цезарь. — Чему вы радуетесь? Благо отечества прежде всего.

Когда шум утих, Антоний, продолжая держать диадему, сказал:

— Вы слышали, квириты, что сказано в Сибиллиных книгах? Квиндеценвир Люций Котта, который стоит здесь, говорит, что парфян может победить только царь… Неужели вы не желаете победы императору? Пусть же он остается диктатором Италии и царем провинций!..