Даниил Мордовцев - Царь и гетман

— Что, мой богатырь? — спросил этот последний.

— Я поднес ему кубок, ваше величество, но он его в карман положил, — отвечал смущенный богатырь.

— Как в карман положил?.. Не выпивши вина? — засмеялся Карл.

— Нет, ваше величество, он вино выпил, поцеловал меня и кубок положил в карман.

— Ну и прекрасно: я ему жалую этот хороший кубок как своему союзнику, — весело сказал Карл.

Мазепа, глянув своими хитрыми глазами на ничего не понимавшего кошевого Костю, поднялся с места и, улыбаясь своею кривою и тонкою верхнею губою без участия нижней, торжественно произнес:

— Ваше королевское величество! Вы оказали величайшую милость всему запорожскому войску вашим драгоценным подарком.

— Очень рад, — отвечал Карл, — желал бы сделать им еще больший подарок.

— И этого много, ваше величество: они пропьют его всем кошем за ваше драгоценное здоровье.

— Тем больше рад… Виват, мои храбрые союзники и их доблестный полководец, кошевой Константин Гордиенко! — воскликнул он, подымая кубок.

Добродушный Костя — кошевой, услыхав свое имя, единственно понятное ему в речах короля, встал и закричал таким голосом, которого хватило бы на десять здоровенных глоток:

— Гей, казаки-братци! Панове товариство! А нуте многая лита его королевскому величеству! Многая, многая лита!

— Многая лита! Многая лита! — застонало все Запорожье, плясавшее и не плясавшее, евшее и пившее, кругом целовавшееся и спорившее без умолку.

Пир приходил к концу. Многие запорожцы были уже совсем пьяны: одни обнимались со шведами, иные дружески боролись с ними, пробуя свои силы, и то швед летал через голову ловкого запорожца, то дюжий швед сминал под себя неловкого, мешковатого казака.

Юный Максимилиан, увидав эту борьбу, бросился к ратоборцам и увлек за собою силача Гинтерсфельда. Последнего, выпившего порядком, шибко подзадорило то, что он увидел, и он пошел пробовать силу: став в боевую позицию, он показывал вид, что ищет охотника побороться, засучивая рукава. Охотник тотчас же нашелся. Наплясавшись вдоволь и увидав своего нового приятеля, топтавшегося шведа, якобы подарившего ему кубок, Голота подступил к нему с ясными признаками, что хочет с ним потягаться, т. е. поплевывая и фукая в ладони.

— А ну, братику, давай! — говорит он, расставляя ноги и протягивая вперед руки.

Гинтерсфельд понял, что его приглашают на единоборство, и немедленно облапошил противника. Началась борьба. И Голота и Гинтерсфельд, согнувшись в пахах и обхватив друг друга, стали медленно топтаться и кружить на месте, широко расставляя ноги и нагибая друг дружку то в ту, то в другую сторону. Ноги так и делают борозды по земле, все напряженнее становятся мускулы рук и затылок единоборцев, но ни тот, ни другой еще не делают последних усилий. Наконец Голота сделал отчаянное напряжение и приподнял шведа — словно отодрал от земли прикованные к ней могучие ноги богатыря, но ни перекинуть через голову, ни смять под себя не смог. Снова став ногами на землю, шведский богатырь в свою очередь сделал усилие, подогнулся немножко коленками к земле под своего неподатливого противника — и не успели казаки, обступившие борцов, мигнуть очами, как Голота перелетел через голову шведа и зацепив подборами двух-трех казаков, валялся уже недалеко за спиною ловкого варяга, трепыхая в воздухе своими красными чеботами.

— Ого-го-го! — застонали запорожцы.

— Голла! Голла! — захлопали в ладоши шведы, а более всех «маленький принц».

Честь запорожцев была затронута. Голота, приподнявшись на четвереньки, растрепанный, запачканный, красный, и, обводя вокруг себя изумленными глазами, старался подобрать высыпавшиеся у него из кармана сокровища: горох, сушеные груши, огниво и люльку.

— Задери-Хвист! Дядьку Задери-Хвист! — кричали запорожцы. — Кете, сюды, дядьку!

Из толпы выполз плечистый коренастый запорожец с короткими обрубковатыми ногами, с короткою и толстою, как у вола, шеею и с добрым ленивым лицом.

— Чого вы, вражи дити? — сонно спросил он, оглядывая товариство.

— Та он Голоту побороли… Он вин рачки лазит, горох сбирае, — пояснили «вражи дити».

Мешковатый запорожец свистнул…

— Фю-фю — фю! Овва! Хто ж се его так?

— Та он той бугай — вернигора…

Мешковатый запорожец, подойдя к Гинтерсфельду, смерил его глазами и опять свистнул.

— Ну давай! — лаконически бухнул он и отбросил шапку.

Противники молча обнялись. Можно было думать, что это немая встреча друзей, немые объятия или что это соединило их безмолвное горе. Стоят — и ни с места, только нет-нет да и пожмут друг друга. А лица все краснее становятся, слышно, как оба сопят и нежно жмут один другого в объятиях. Но вот они начинают медленно-медленно переставлять ноги и как-то всегда разом обе, боясь остаться на одной опоре. Вот уже запорожец подается, гнется… Вот-вот опять сломит шведский бугай… Пропало славное войско запорожское! Срам! Осрамил дядько Задери-Хвист всю козаччину! Это, верно, не то, что тогда, как он настоящего разъяренного бугая удержал за хвост и осадил наземь, за что и прозвали его «Задери-Хвист»… Эх, пропал дядьку… Но дядько, во мгновение ока припав на одно колено, так тряхнул шведа, что тот своим толстым животом саданулся об голову запорожца, страшно охнул и растянулся, как пласт, пятками к казакам… А запорожец уже сидел на нем верхом и, достав из-за голенища рожок с табаком, преспокойно нюхал, похваливая: «У! Добра кабака…»