Явдат Ильясов - Тропа гнева

— О!.. Отдыхаем?

Ширак не удостоил его ответом. Он безучастно смотрел на свои исхудалые руки.

— Этот человек стал бараном! — Сохраб влез в повозку и грубо толкнул Ширака в бок. — Эй, ты!

Ширак с трудом разлепил губы:

— А?..

— Сегодня совет войска. Идем со мной.

Ширак лениво покачал головой.

— Не пойду.

— Однако там будет около двадцати тысяч воинов!

— Но Фароат не будет.

— Совет обсудит важные дела!

— Но совет не вернет Фароат.

— Все племена поднимаются против персов!

— Но Фароат не поднимается из могилы.

— Идем, — заговорил Сохраб грозно, — или я положу тебя на лопатки и распорю живот, а потом положу лицом вниз и продавлю спину! Решается судьба массагетов, понятно тебе?

— А-а, одноглазая собака! — взорвало Ширака. Он вскочил и отшвырнул отца с такой силой, что едва не повалил повозку. — Моя судьба уже решена! Я — как храм без огня, как дом без хлеба. Чего еще надо? Оставите вы меня в покое или нет, люди?!

Глаза его сыпали искры, как огниво. Рот хищно округлился, сверкнули крепко стиснутые зубы.

Сохраб медленно поднялся, похлопал себя по пояснице, подобрал тиару, сел в сторонке и опустил голову. Поступок Ширака страшно оскорбил старика. Но старик этот был отцом и крепко любил сына. Если бы хватило сил, Сохраб носил бы Ширака на руках. Он сидел бы над ним до рассвета, и заклинания вождя отгоняли бы духов зла, которые мучают спящего сына. Старейшина каждое утро сам обмывал бы сыну лицо, как делал это давно, когда Ширак еще не ходил, а ползал. Однако Сохраб помнил не только о долге отца — он помнил так же о долге массагета. А долг массагета говорил: твой сын принадлежит не тебе, он принадлежит племени. Долг массагета повелевал: не оберегай сына от невзгод. Пусть обжигает его солнце, сечет ветер — племени нужен воин, готовый ко всем бедам.

Два чувства вступили в единоборство в душе Сохраба. Мучительной была эта борьба, и чувство долга перед племенем победило. Он, Сохраб, — один, а племя — велико, в нем тысячи сохрабов. Кто кого слушается: тысячи сохрабов — одного или один Сохраб — тысячи? Старик решительно надел тиару, сказал резко:

— Тебе не надоело все это, а?

— Надоело, — ответил Ширак равнодушно. — Жду смерти, скоро придет.

— Хм… — Сохраб помолчал. — Но перед концом жизни мы посмотрим на небо, а? — спросил он ехидно. В голосе старика кипела злоба. — Идем! Нет, не на совет. Я тебе кое-что покажу…

Ширак с трудом выбрался из повозки и зашагал рядом с отцом. Его шатало от слабости. Они подошли к реке.

— Смотри, — угрюмо сказал Сохраб.

На берегу, в тени серебристых лохов, лежали черные костлявые существа. Корявые пальцы медленно разгребали песок. На окровавленных губах ползали жирные зеленые мухи. Люди хрипели от удушья; вокруг разливался океан чистого воздуха, но им, живым скелетам, в которых сердца отстукивали последние удары, его не хватало. От этого зрелища сын вождя вздрогнул, словно noрыв ледяного ветра проник во все поры его тела.

— Они побывали у Дария, — сказал Сохраб глухо. — Персы подвергли их пытке и бросили в пустыне, чтобы мы видели: вот что будет с теми, кто не покорится царю по доброй воле.

Сохраб повел сына далее. Они пришли в стойбище апасакских родов, изгнанных нашествием персов с обжитых мест. Убогие шалаши. Плач ребятишек — грязных, обессиленных голодом и тяжелыми переходами по болотам и пескам. Нестройные вопли старух, оплакивающих сынов, которых настигла стрела вражеского воина или веревка работорговца.

Из стойбища в стойбище переходил Ширак за Сохрабом. Отец молча показывал сыну трупы, валяющиеся у реки: отступая, роды бросали скот, в лагере свирепствовал голод, слабых косили болезни.

— Они бежали от персов, — сказал Сохраб мрачно. — Пока ты пил вино и плакал, сын Гистаспа разгромил еще несколько родов. Эти люди счастливы: они все-таки ушли, они — среди своих. А те, кого захватили персы?..

Возле одной из повозок собралась толпа мужчин и женщин. Они смотрели вниз, в середину круга. Слышался хриплый голос. Сохраб протиснулся в толпу, таща за собой Ширака. Пастух увидел седого массагета, сидящего на корточках. Старик держал руки на коленях и говорил, прерывая слова мучительным стоном.

Руки!.. На лбу Ширака вызрели капли холодного пота. Кисти рук массагета были отсечены, с багрового мяса сочилась кровь. Как во сне слышал Ширак горькие слова калеки:

— Этот начальник, Датис его имя, спрашивает меня: «Ты апасак?» «Да». «Ты оборонял городище Кунхаза?» «Оборонял». «Убил хотя бы одного перса?» «Не одного — два десятка убил, — сказал я. — И еще столько убью, если на то будет воля богов!» Тогда начальник взревел, словно сел на колючку, и ударил меня кулаком по голове. «Мы сделаем так, чтобы ты даже курицы не убил, сизая собака!» Ну… отрезали мне руки… вот…