Явдат Ильясов - Тропа гнева

— Помним!

Бахрам подался вперед, хищно раздвинул губы.

— Бахрам скоро станет царем четырех массагетских племен! Понятно?

Он боязливо оглянулся и таинственно просипел:

— Через месяц персы придут сюда. И Шах-Сафар об этом знает. Плохо.

— Почему ты не убил гонца? — сказал Сабри.

— Э! Ты глуп, Сабри. Если бы мы убили первого гонца, Шах-Сафар заподозрил бы нас в измене. Пусть думает, что мы ему верны. Чтобы Шах-Сафар не послал, минуя нас, других гонцов, оцепим берег. Кто перейдет, того… — Бахрам разрубил воздух ребром ладони. — Шах-Сафар не узнает — гонцы ушли далеко, что-либо задержало их в дороге… Если даже узнает, будет поздно, персы окажутся уже в Хорезме. Так?

— Так! — кивнул Сабри. — Завтра пришлю к тебе своих воинов для охраны берега. Не допустим, чтобы массагеты пронюхали о замыслах Дария. Все провалится.

— Еще. — Бахрам покосился на сына. — Хватит разговоров. Приступим к действиям. Ты, Гани, сегодня же иди в поход. За хребтом Синих Гор кочует род Оленя. Вождя убей, народ пригони.

— Да, так и сделай, — сказал Сабри, тоже косясь на Гани.

Гани вскинул широкие брови.

— Род Оленя? Чем он провинился перед нами?

Массагеты по обычаю делили каждое племя на два братства. Каждое братство дробило себя на четыре рода. Род Оленя, о котором говорил Бахрам, как и род Орла, входил в племя хорезмийцев и принадлежал к братству Волка. Вражда в пустыне вспыхивала часто — старейшины, прибрав к рукам внутри рода все, что было возможно, искали добычу на стороне, и это вызывало ответные набеги. Рыскали по тропам конные отряды. В оазисах шла охота за рабами. Но распри внутри братства были необычны. Поэтому повеление отца так удивило Гани.

— Молчи!

Узкие глаза Бахрама сердито сверкнули.

— Молчи! — повторил Сабри, как эхо.

— Я сказал, ты делай, — проворчал Бахрам. — Так решили старейшины рода.

— Однако «олени» — нашего братства! — пробормотал Гани растерянно. — Разорим лучше других.

— Нашего братства! — передразнил Бахрам сына. — Так что же? Старые времена прошли, понял ты? Хорошее родство: орел, гроза пустыни, и тощие олени! — Бахрам заговорил вкрадчиво — Иди, ничего не бойся. Скот будет наш. Пленных отгоним в Согд, продадим персам. Понял ты? Воинам скажи: «Род Оленя замыслил против нас худое, надо наказать».

— Да, так и скажи! — подал голос толстяк Сабри.

Гани ушел от Бахрама угрюмым. Затея отца его смутила. Во все набеги сын вождя ходил с легким сердцем, но сейчас то ли чувство слишком близкого родства с «оленями», то ли опасение за исход предстоящего дела взволновали хорезмийца.

«Плохо, — мрачно думал Гани. — Плохо».

Чтобы набег был удачным, Бахрам и старейшины рода совершили обряд. В середине городища, на площади, разложили четыре огромных костра. Воины окружили их и встали на колени. Бахрам с туго набитым мешочком в руке стоял между кострами.

— Начнем?

Бахрам запрокинул голову. К небу метнулся крик, подобный вою шакала. Раздирающие слух звуки перешли в визг; не переводя дыхания, Бахрам заголосил:

— Вейся к солнцу, дым хаомы!

— Хварр! Хварр! Хварр! — прокаркали мужчины, подражая ворону, имя великого солнца.

Бахрам полными горстями сыпал в костры семена дурманящего растения. Воины жадно вдыхали струи синего дыма и приходили в неистовство.

— Вейся к солнцу, дым хаомы!

— Хварр! Хварр! Хварр!

Участники радения встали, взяли друг друга за руки и пошли, приплясывая, вокруг костров. Бахрам кружился на середине площади и пел о хаоме, вливающей в человека силу солнца.

Юго-западная сторона Синих Гор еще розовела от зари, а тут, на противоположном склоне, залегли в скалах голубые тени. Стало прохладно.

Ширак, хорезмиец из рода Оленя, стоял на обломке утеса и следил за полетом орла.

Пастух обнажил себя до пояса. Кожа его тускло сияла, точно бронза. Волнистые пряди черных до блеска волос падали на гладкие щеки. Ветер боязливо обтекал могучую шею, как бы отлитые из металла плечи, тяжелые бугры мускулов на груди и руки, напоминающие перекрученные корни старого платана. Объемистые, широко захватывающие ладони лежали на длинном топорище секиры. Темное, неподвижное лицо с круто изогнутыми бровями, холодной синевой глаз, жесткими губами, мощными челюстями, резким очертанием хищного носа казалось вырубленным из гранита.

«Моя стрела достала бы его, — вяло подумал пастух, глядя на разбойника неба. Эта птица заслуживает смерти: она высматривает ягненка. Однако орлы — наши родичи. Не запятнай свои руки братоубийством. Бахрам узнает — обидится».