Б. Дедюхин - СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ

Рыбаки повезли улов на охотничий стан по узкой лесной дороге в повозке, которую потащили гусем три лошади. Василий Васильевич с гостем решили удлинить путь и проехать по вновь протеребленной по повелению великого князя дороге через осиновый перелесок.

Прислушивались, как шелестят в вечной дрожи листы осины, об одном подумали — о том, что крест Его был из осины, и на этом же дереве, на осине, повесился Его предатель, но разговор повели о том, что держали на уме ещё до рыбалки.

— Значит, с батюшкой моим ты знался? — Василий Васильевич внимательно поглядел на фрязина.

Тот понял всё с полуслова:

— Многие услуги я великому князю Московскому оказал, прещедро вознаграждён был за них. Чаю, и с новым государем буду знаться. Хоть с Новгородом Великим вести дела, хоть в Риме пригляд держать в интересах твоих. Буду обо всём тебя загодя оповещать, а сам в нетях оставаться, таинним.

— Вот и гоже. В Новгород направляйся и жди посла моего, с коего глаз не спускай. Отправляйся прямо наутро.

Вот тебе поминок в знак уговора. — И Василий Васильевич снял с пальца рубиновую жуковину.

Ещё не миновали перелесок и не видели охотничьего стана, но уже услышали громкие пьяные голоса. Пуще всех выделялся хохот Шемяки.

Не сговариваясь, пришпорили лошадей, выскочили на веретьё намётом.

На траве лежал лицом к небу Юрий Патрикиевич.

— Пока мы с тобой корегодили, они тут, видно, здорово нахлебались, — произнёс озабоченно Василий Васильевич и, приструнив коня, громко спросил: — Что с ним?

Шемяка хохотал во всё горло, держась руками за живот и показывая этим, что никак не может сдержать веселья. Наконец, стирая с глаз слёзы, рассказал:

— Этот твой главный предводитель полков что учудил? Заглянул в нору, вон в эту, видишь, у корневища?… Да, заглянул, а оттуда заяц как сиганёт и прямо в харю охотничку!..

— Полно врать! — рассердился Василий Васильевич.

— Да ей-же-ей! О-ой, не могу! Помереть можно со смеху. Ведь заяц-то так вдарил, что у Юрия Патрикие-вича из носа красная вьюшка потекла, по сей час не перестаёт. Эт-то надо же, Вася, а Вась! Ну и стратиг, ну и посол царский! — Шемяку несло, видно, преизрядно хлебнул он медов, коли не замечал, как всё сумрачнее и всё недовольнее слушает его великий князь. Вовсе уж распоясался: — Эт-то правду бают, что шелудивое порося и на Петровки зябнет!

— Замолкни, ярыжка! — И Василий Васильевич выхватил из-за голенища сапога ремённый хлыст. Шемяка вмиг протрезвел:

— Что ты, что ты, брат?… Прости, великий князь, еже ли я что не так…

Юрий Патрикиевич поднялся и подошёл к стремени великого князя с видом смущённым и виноватым:

— Неловко получилось, самому смешно. Ведь заяц, не абы зверь какой. Знать, верно говорят, что не трус он, а только шкуру свою бережёт.

— Кровь-то больше не идёт?

— Заговорил… Прямо ведь в нос, косой дьяволёнок!

— Ладно, князь. Завтра поутру собирайся в дорогу. Послом моим в Новгород Великий.

— Как велишь, государь! А я живот за тебя положу.

Уху поснедали, когда солнце уже ушло за лес.

В путь до дому начали сбираться, когда потянуло с опушки пряным запахом ночного цветка дрёмы: гори — цвет этот с белыми и малиновыми звёздочками днём будто дремлет, вянет на солнце, а с наступлением сумерек поднимает голову, расправляется, распускает аромат, привлекая ночных бабочек.

Ехали шумно, переговариваясь, посмеиваясь. Юрий Патрикиевич вдруг сделал знак рукой остановиться, сказал с весёлым удивлением:

— Смотри-ка ты, а ведь прав Шемяка, послушайте… Конники остановились, навострили слух. Отыскали взглядом сидевшую на сухом осокоре [92] Осдкор, осокорь — дерево, разновидность тополя. крупную, едва ли не с тетерева птицу. Закатные лучи солнца ещё высвечивали верхушки деревьев, голубь нежился в их тепле, беззаботно раздувал горло:

— Вяхирь — дурак, фр-р!.. Вяхирь — дурак, фр-р!.. Ответом ему был оглушительный хохот. Вяхирь обиженно снялся с сухого сучка и тут же растворился в сумерках леса.

Превратное разумение с владыкой Герасимом, которое печалило епископа Иону, в том заключалось, что никак не удавалось уяснить, поставлен ли Герасим в Константинополе митрополитом всея Руси или одной только Литвы. Недоразумение это разрешилось совершенно неожиданным и страшным образом.

Новгородский архиепископ Евфимий, посвящённый в этот сан Герасимом [93] Новгородский архиепископ Евфимий, посвящённый в этот сан Герасимом… — Евфимий принял постриг 15-ти лет от роду. Епископское посвящение принял в 1435 г. в Смоленске от митрополита Герасима. Пребывание Евфимия архиепископом ознаменовалось постройками многих церквей и их украшением. Скончался в 1458 г. и за то подвергавшийся осуждению со стороны русского духовенства, прибыл незвано и скоропоспешно в Москву с двумя уведомлениями. Первое — весьма угодное москвичам: заложил Евфимий в Новгороде Великом церковь во имя Преподобного Сергия Радонежского. А второе, изложенное в грамоте литовского посланника, повергло всех в ошеломление: «Князь литовский Свидригайло поймал митрополита Герасима в городе Смоленске [94] Князь Литовский Свидригайло поймал митрополита Герасима… а затем сжёг огнём на костре. — Это случилось в 1435 г. , оковал твёрдо в железа и спровадил в Витебск, где продержал в крепости четыре месяца, а затем сжёг огнём на костре.