Б. Дедюхин - СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ

Княгиня Софья подняла глаза и посмотрела на рязанца.

— Государыня-матушка, — прошептал Бунко, делая к ней шаг и подавая ей знак рукою, — не убивайтесь: упрежу великого князя!

Княгиня Софья быстро кивнула ему головой. Рязанец вышел из горницы.

— Копаются бабы, чтоб им!.. — произнёс он, зевая и садясь на скамью. — А что, братцы, к полудню-то, я чаю, будем в обители?…

Он сказал это так небрежно, что никто не придал значения его словам.

— К полудню-то как успеть, — отозвался один из сторожей, — к вечеру-то и то дай Бог!..

Разговор на этом оборвался. Через несколько минут им пришлось вести княгинь и боярынь вниз.

Бунко умышленно грубо два раза прикрикнул.

Когда Софья мельком взглянула на него, рязанец подал ей опять незаметный знак рукою.

Женщин усадили в каптану. Боковые занавески были плотно задёрнуты, и караульным — в том числе и Бунко- было приказано строго следить за тем, чтобы пленницы не сделали попытки выглянуть и подать по дороге кому-нибудь знак…

Волк был тут же.

Он успел в этот день сильно выслужиться перед новым государем, и тот перед отъездом поручил ему следить за всем в хвосте поезда.

— Коли что, сейчас скачи ко мне!.. — закончил князь Дмитрий, садясь на лошадь.

Волк, без шапки, держал государю стремя.

Поезд тронулся.

Проехали площадь, благополучно миновали ворота и через несколько времени двигались уже по тем самым улицам, по которым три дня назад проезжал великий князь…

У рогаток вышла было заминка.

Сторожа не согласились дать пропуск…

Когда князья Дмитрий и Иван подъехали к рогаткам, человек пять сторожей с фонарями в руках загородили им Дорогу…

— Что за люди?… Куда едете?… — раздались голоса сторожей.

— Государь и великий князь Московский на богомолье едет в обитель! — ответил за Дмитрия его стремянный, выезжая вперёд. — Отворяй скорей, не видишь, что ли?… — прибавил он и вытянул сторожа плетью по спине…

Ответ, конечно, поразил сторожей своей странностью.

— Ребята, великий-то князь не уехал разве третевось об утро, как мы на карауле были?… — удивлённо произнёс один из них.

— Как не уехать! Уехал! — уверенно подхватили его товарищи. — Тут как бы, Семён, не вышло чего… не ударить ли в било?

— А и то правда! — согласился Семён. — Государъ-то великий уехал, — обратился он к стремянному, — а ты что, парень, путаешь?… Дай-кось я погляжу на вас…

Сторож поднял свой фонарь, чтобы осветить лица всадников.

Но фонарь в ту же минуту выпал из его рук. Стремянный ударял сверху кистенём в голову и положил караульщика на месте…

Остальные четверо не успели опомниться, как были сбиты с ног и крепко связаны.

Княжеские челядинцы сами подняли рогатки.

Поезд выбрался за заставу.

Лошади пошли рысью.

Князь Дмитрий хотел поскорее добраться до обители.

Нетерпеливый и горячий, он всё ещё не мог успокоиться относительно своей участи. Пока брат Василий не был в его руках — дело ещё не было выиграно…

И он ехал волнуясь, время от времени перекидываясь словами с князем Иваном.

Можайский отвечал ему неохотно и коротко.

На душе у князя Ивана становилось всё тяжелее и тяжелее…

Он молчал и только смотрел, когда Дмитрий по-своему хозяйничал во дворце Василия.

«Боится, что не удастся, пожалуй… Спешит…»- с горечью и отвращением думал Можайский.

Молча смотрел он и на то, как обращался Дмитрий со своей тёткой и невесткой…

Он не мог говорить, потому что было уже поздно и бесполезно… Вместе с боярами князь Иван только что поцеловал крест новому государю и великому князю московскому, — что он мог теперь сказать?!

Да и Дмитрий резко переменился в обращении.

Пока ещё не вошли во дворец, пока Шемяка не знал, что все его враги захвачены, он был очень ласков, даже заискивал перед братом…

А после крестного целования в одну минуту всё изменилось…

Дмитрий заговорил по-другому: повелительный, резкий голос… даже походка и осанка стала другая!

С ним, с князем Иваном, которому почти всем обязан говорит свысока, бросает слова словно из милости!

А что-то ещё впереди будет?!

По тому, как Дмитрий обращался с тёткой и невесткой, мало мог Василий ждать хорошего от брата!

— О чём задумался, Иван? — перебил его размышления великий князь.

Можайский вздрогнул.

— Так себе, государь… о судьбе нашей думаю! — почти высказал он свою мысль.

«Иваном зовёт! — усмехнулся про себя Можайский. — Бывало, иначе как братцем и не назовёт, а теперь — на-поди!.. Да, меняются в удаче люди!.. А отчего бы, кажись? Доведись вот хоть бы ему, князю Ивану, быть теперь на месте брата — ни в чём бы, кажись, не переменился!..»