Валентин Рыбин - Огненная арена

— Господин офицер, даю вам честное слово! Говорю все, как было. Не было у меня с госпожей Каюмо-вой ничего. Я только завел ее в кабину и заказал шампанское, как появился какой-то мусульманин, пристыдил ее, и Галия оставила меня.

— Кто этот мусульманин?

— Родственник ее, господин офицер.

— Ты узнаешь этого родственника, если покажу?

— Не знаю, господин офицер. Я тогда сильно испугался. Даже не запомнил его лицо.

— Ладно, сейчас мы выясним, — пообещал Черкезхан. — Сиди, господин поэт, дома и никуда не уходи: я сейчас привезу одного родственника.

Черкезхан с мыслями о Ратхе выскочил со двора и почти бегом отправился домой. Войдя к себе во двор, он крикнул кучеру, чтобы запрягал лошадей, и заглянул в комнату братьев. Оба были дома. Ратх еще месяц назад был прощен, но выходить со двора ему не разрешалось. Аман, вот уже больше месяца выступавший в цирке с Никифором, лег поздно, только что проснулся.

— Ратх, — строго сказал Черкезхан, посмотрев сначала на Амана, затем на младшего. — Поедешь со мной… В одно место… Собирайся, я жду тебя у ворот.

— Что-нибудь случилось. Черкез? — наивно спросил Аман.

— Да, случилось, — коротко отозвался тот, направляясь к карете.

— Ратх, будь во всем благоразумным, — посоветовал Аман. — Я думаю, он тебя повезет в полицию. Опять, наверное, кого-нибудь поймали.

— Не беспокойся, Аман.

Ратх сел в ландо вместе с Черкезом, кучер выехал в переулок, затем на Анненковскую. Проехав почти через весь город, ландо остановилось на Белинской, у двора Каца.

Поэт, перепуганный донельзя, украдкой посмотрел на Ратха и потупился. Черкезхан грозно спросил:

— Он был?

— Кажется, он…

— Так-с… Давайте зайдем в комнату, — с угрозой прогозорил Черкезхан. — Когда это было, господин поэт?

— Весной прошлого года, господин офицер. Я как раз написал стихи. У меня есть дата под стихотворением, я помню. — Он раскрыл альбом, полистал, остановил взгляд на стихах и подтвердил: — Да, весной… Конец апреля… Так и записано у меня.

— Хорошо, господин поэт, — удовлетворился ответом Черкезхан и внимательно посмотрел на Ратха. — Ты почему, змееныш, не сказал мне, что видел Галиго в ресторане «Омон» в обществе вот этого негодяя?

— Черкез, да ты что? — взмолился Ратх, — Никого я не видел.

— Ах, вот как! — взревел Черкез и, выхватив из-за голенища камчу, принялся хлестать младшего брата по плечам и голове. — Не видел, змееныш? Не знаешь ничего?

Ратх метался из стороны в сторону, вскрикивая от боли. И когда Черкез прекратил избивать его, сообразил: «Да ведь это Аман их тогда накрыл, а потом… Но не выдавать же Амана!»

— Ладно, Черкезхан. — смиренно сказал Ратх. — Допустим, что я их видел и прогнал Галию. Что плохого я сделал?

— Ты скрыл, змееныш, от меня этот случай и помог свершиться злодеянию. Галия ушла из дому, но не уехала. Она где-то здесь. Говори, где?

— Черкезхан, хоть убей меня, но такого я не знаю.

— И убью, сволочь! — вновь взревел Черкез и опять принялся избивать Ратха.

Ратх вновь заметался по комнате, но вот ударился спиной о дверь, вылетел в сени и пустился бежать. Он бежал, не останавливаясь, до самого дома. Прохожие оглядывались на него, как на сумасшедшего. Он, всхлипывая, бежал и бежал, пока не оказался во дворе своего дома. Заприметив брата, сообщил ему;

— Аман, берегись, Черкез нащупал след к Галие. Он нашел того поэта, с которым она была в ресторане. Я сказал, что это я разогнал их. Тебя Черкез ни в чем не подозревает, но может догадаться, где Галия.

— Спасибо, Ратх. Я сейчас же пойду к Камелии Эдуардовне и предупрежу ее, чтобы складывала манатки и переезжала на другую квартиру. В конце-концов, Черкез выйдет на ее адрес. Теперь он начнет рыться на почте и узнает, куда писали Галие письма.

Аман тотчас удалился. И едва он ушел, как приехал Черкезхан. Поднявшись на веранду, он долго стоял и смотрел неподвижно куда-то в пространство. Смотрел и улыбался. Так продолжалось е полчаса. Затем Черкезхан спустился с веранды и послал слугу к ишану, за Каюм-сердаром. Вскоре пришли оба. Ишан прошествовал первым, Каюм-сердар — за ним. Черкез держал килим над входом в кибитку, пока они не вошли. Затем снял сапоги и вошел тоже. Целый день длился семейный совет, и Ратх прекрасно понимал о чем. Вечером «троица» вылезла из юрты и приблизилась к порогу комнаты Ратха.

— Эй, змееныш, выходи! — приказал Черкезхан. Ратх, на всякий случай, давно уже оделся и все время думал: «Если опять начнут бить — убегу насовсем, и никогда больше не вернусь домой!» Выйдя во двор, поздоровался с отцом и ишаном. Каюм-сердар спокойно и уверенно сказал: