АБ МИШЕ - У чёрного моря

Внизу и вдали порт. Он расстелил череду причалов, растыкал игрушечные стрелы кранов, по морской глади расставил, ужав до статуэток, громады судов. Безветрие, одинокое покойное облако... Лениво шевелится погрузка у одного причала, буксир ползёт по гавани, как отравленный таракан, за волнорезом танкер истаивает в просторе. Бескрайнее море перетекает в безмерное небо, где - неразличимо.

Так видится, если идти от Воронцовского дворца бульваром при царях Николаевским, без царей - Фельдмана, а в ходе обезевреивания города (румыны убийством, советская власть бескровно) переназванного Приморским - многоимённым этим бульваром если идти, то слева из-под кручи будет дышать панорама мирного моря, а справа и рядом выстроятся дома-дворцы, ласково прозвучит фасад “Лондонской” гостиницы, прошелестят деревья, бронзовый кумир Одессы Дюк при взгляде сбоку ошарашит: свиток в руке герцога глядится членом в эрекции. Эротика неожиданна, как название напитка в киоске рядом: “Бренди-кола”.

Здесь, на известнейшем месте, над Потёмкинской лестницей и портом, у ног Дюка стекленеет кубик кафетерия, выставив перед входом меню “Отбивная по-лимански... Шашлык по-черноморски...” и два не слишком внятных сообщения: первое - “И ваше плохое настроение не испортит нашего угощения”, словно хозяева ждут только злобного гостя, и второе: “А мы всё равно вам будем рады” - привет ли клиенту, угроза ли?..

Шуршит, падая, листва, под деревьями щебечет и жуёт праздношатающаяся юность, на скамейках бабелевские старики, те, из его воспоминаний о Багрицком: “ Мы видели себя стариками, лукавыми, жирными стариками, греющимися на одесском солнце, у моря - на бульваре, и провожающими женщин долгим взглядом...”

Посреди аллеи безногий нищий катит. Его тело оборвано на бёдрах, под ними площадка с колёсиками, он отталкивается от земли деревянными костыльками-опорами, едет, улыбчивый и трезвый, чисто одетый, не просит: кто хочет, сам подаст в ёмкость, притороченную к тележке, - он светел, приветлив, здоровается со знакомыми, а мне, чужому и любопытствующему, весело подмигивает. Может быть, не так уж и трезв, как показалось.

Он выкатился из шестидесятилетней давности одним из множества пропитых инвалидов на подобных дощатых платформах, тарахтевших колёсиками-подшипниками. Инвалиды стучали такими же костыльками, протягивали дочерна грязные руки: “Подай, браток!”, хватали прохожих за штаны и юбки, а то вдруг, свирепо пуча красный глаз, дёргая щетиной щёк, орали: “Я кровь на фронте проливал! За вас, суки!! Контуженный!!!” - кривились губы в пене, тряслась челюсть, брызги летели...

Потом эти обрубки войны исчезли, заботливые власти свезли их с глаз долой в дальние резервации. Но вот он, реликт! Теперешняя волна вольности - ликуйте, гуманисты! - выплеснула его даже к самому сердцу города, стыку бульвара и Городской Думы, под благосклонный взгляд кумира одесситов - Пушкина.

Под кудрями певца любви фотографируются свадебные сообщества. Взволнованные до пунцовости невесты, замороченные, заторможенные женихи, чёрно-кожаные дружки и подружки - со вкусом позируют и возле памятника поэту, и на классическом фоне Думского здания, и ещё поблизости у трофейной пушки Крымской войны (по народному поверью, стреляющей в случае девственности невесты, но за сто пятьдесят лет ни разу не случилось), и не насытясь, перебираются на площадь рядом, перед Археологическим музеем в начале Пушкинской улицы.

Я покидаю вместе с ними бульвар Фельдмана, припоминая, что анархист Саша Фельдман, секретарь одесского революционного комитета, единственный в нём не побоялся пойти комиссаром в примкнувший к большевикам полк одесских уголовников, те воевали из рук вон плохо, половина дезертировала, командир самовольничал, Фельдман требовал дисциплины и в октябре 1919 года в оккупированной интервентами Одессе был убит выстрелом в спину то ли ими, то ли уголовниками, то ли на Базарной улице, то ли на Большой Арнаутской.

На Большую Арнаутскую я ещё обернусь, а пока, прощаясь с Фельдманом, замечу, что командиром его бандитского полка был Михаил Винницкий, Беня Крик, Король налётчиков Бабеля: “ Аристократы Молдаванки, они были затянуты в малиновые жилеты, их плечи охватывали рыжие пиджаки, а на мясистых ногах лопалась кожа цвета небесной лазури” . Таковы они в “Одесских рассказах”, празднующие свадьбу или торжественно, с букетом “ в стальной протянутой руке” едущие в пролётках к проституткам.