Томас Костейн - Высокие башни

— Я готов к этому, — нетерпеливо заявил де Марья.

— С другой стороны, она тоже будет вынуждена приноравливается к вам. Мадемуазель Фелисите — очень верующая, как многие жители Новой Франции, и ей будут не по вкусу ваши фривольные шуточки. Вы не могли бы щадить ее чувства?

— Ваше превосходительство! — де Марья грозно нахмурился. — Я не собираюсь выслушивать подобные лекции. Семейная жизнь — это мое дело. Я не позволю никому вмешиваться в мои отношения с женой. Вам все ясно? Мне неприятны ваши советы!

— Я могу вам сказать, — заявил губернатор, — что мне будет неприятно, если ваша жена станет несчастной. Наверно, нам лучше перестать говорить на эту тему?

— Если только вы, — ответил де Марья, поднимаясь с кресла и берясь рукой в перчатке за эфес сабли, — не предпочтете продолжить спор с помощью сабли.

— Королевскому представителю, — сказал де Бьенвилль, — запрещены поединки с теми, кто служит под его началом. Если бы не это, — он в свою очередь коснулся эфеса собственной сабли, — я бы с удовольствием скрестил с вами клинки.

Август де Марья несколько изменился за прошедшую неделю. Он сидел за столом в небольшой комнате, выделенной ему в отеле де Билль и был очень занят, изучая донесения. Он до того увлекся, что не заметил чернильного пятна на обшлаге сюртука. Кончики усов у него немного обвисли. Он, по-видимому, старался навести порядок в городе.

Наконец наступило некоторое затишье, и Август де Марья сказал секретарю:

— Передайте заинтересованным людям, что до сих пор ничего не слышно о корабле, следующем из Квебека. Кроме того, его превосходительство заболел, и, возможно, пройдет некоторое время, прежде чем он возвратится обратно. А теперь впустите англичанина.

Англичанина привели из камеры, расположенной неподалеку от комнаты начальника военной полиции. Это был человек с довольно невыразительным лицом. На шее у него висела медная цепочка.

— Мсье, — сказал узник, — у меня расстроится здоровье, если я буду сидеть в этой камере. Я нахожусь там уже пять дней. Камера размером напоминает гроб, и я превратился в скелет, а через два дня от меня вообще ничего не останется. Проверьте камеру, мсье, и вы поймете какая там стоит вонь!

— У нас нет места, и мы не заботимся о том, чтобы создавать удобства для преступников, — заявил де Марья. — Зачем вы прибыли в Новый Орлеан?

— Я мирный человек и торгую с индейцами. Наши страны перестали воевать, если я не ошибаюсь, так почему же меня задержали?

Новый начальник просмотрел лежащие перед ним бумаги.

— Ваше имя?

— Мелвин Джек Аду, мсье.

— Вы — лжец и мошенник! У меня перед глазами имеется ваше дело, и в нем записано, что ваше настоящее имя — Джек Беддоуз. Вы заявляете, что являетесь морским капитаном, но на самом деле никогда не командовали кораблем.

— Погодите, мсье! Человек часто называет себя по-другому в этих местах. Я знаю многих людей, которые постоянно меняли свое имя, и в этом нет ничего особенного. Что касается звания капитана, то у меня было небольшое суденышко, правда, тихоходное. Но если вы имели лодку и плавали на ней, вы с полным правом можете называться капитаном, и никакие адмиралы в мире не отберут у вас это звание. Конечно, лодка была ну-у-у… очень маленькая, — он помолчал, а потом хитро подмигнул. — Действительно, мсье, это была малюсенькая лодочка!

Начальник полиции долго не сводил с него испытующего взора, затем резко ударил кулаком по столу и начал напевать по-английски: «Разве ты не обещал на мне жениться?»

Задержанный выпрямился и весело ухмыльнулся. Вдруг он хлопнул себя по ляжке и нараспев проговорил: «Я женюсь на тебе, потому что я не священник!»

Де Марья неприкрыто обрадовался, и англичанин понял, что попал в ловушку. Он сразу испугался и засмущался.

— Так-так! — заявил начальник полиции. — Парень, ты выдал себя, и мне все ясно, что ты промышляешь с пиратами Багамов. Об этом же говорится в твоем деле. Ты действовал заодно с убийцей и злодеем Джеком Рекхемом, когда он захватил корабль, после того, как получил помилование английского короля и пообещал распрощаться с морским разбоем. Этот Рекхем больше известен под прозвищем Ситцевый Джек, потому что у него есть отвратительная привычка — ну, просто варварство! — скидывать с себя одежду и сражаться в грязной пропотевшей ситцевой рубашке и подштанниках! Эти противные детали имеются в сообщении, которое я только что получил. Песня о священнике использовалась во время захвата судна и служила сигналом для нападавших, что Ситцевый Джек был на борту…