Томас Костейн - Высокие башни

Барон пытался сглотнуть комок, стоявший у него в горле, и уйти с набережной. Вдруг он увидел рядом с собой Бенуа. Он поднял трость и показал на удалявшуюся баржу.

— Чудесное дитя! — произнес законник. — Она слишком хороша для выродка Жозефа де Марьи! Вы со мной согласны, не так ли?

— Я этого и боялся, — барон почувствовал себя несчастным. — Но, Бенуа, она сама так решила и сделала это по доброй воле.

Бенуа пристально взглянул на него и приложил руку к уху.

— Что вы сказали?

Когда барон повторил ему свои слова, Бенуа в сердцах сплюнул на дорогу.

— К чему притворяться друг перед другом? Мсье барон, вы пытаетесь оправдаться в своих глазах? Господи, как я могу вас осуждать? Возможно, вам станет легче, если я признаюсь, что считаю себя главным виновником всего, что произошло. Но все должно было случиться именно так. Хотелось бы думать, что этот отвратительный мозгляк сможет заработать себе приличную репутацию. Вам известно, что поползли сплетни, когда умерла его жена?

— Бенуа, что вы хотите сказать? Старик мерзко усмехнулся.

— В любом случае вы постарались бы все хорошенько разузнать о нем. Если вы этого не сделали, значит, боялись узнать дурные вести.

— Вы же сами говорили, что у нас нет для этого времени!

— Правда. Но почему вы меня послушались?

— Вы все знали, когда пришли ко мне с этим предложением? — пронзительным голосом спросил барон.

Бенуа отрицательно покачал головой.

— Тогда я тоже был в неведении, но мне нравилась Фели-сите, и вызывали подозрения некоторые отвратительные черты семейства де Марья. Позже я провел свое расследование, — Бенуа нахмурился. — Барон, ничего нельзя было поделать, и мы с вами это понимаем. Надеюсь, этот чудесный Август не поколачивал свою жену, как говорят злые языки. Я уверен, что он разбил ее сердце и промотал ее деньги до того, как она умерла.

Барон тихо пробормотал:

— Вы все знали заранее и ничего мне не сказали. Бенуа, вы — жулик, бесстыдник, разбойник и Иуда!

— Поаккуратнее, мсье барон! Я слышу все, что вы обо мне говорите!

Народ, толпившийся на рю Сен-Пол, с удивлением смотрел, как по улице шагали два старика. Они кричали друг на друга и размахивали руками.

Молодой губернатор стоял у пристани и наблюдал, как напротив пляс д'Арме причаливает первая баржа. В устье Миссисипи уже стал на якоре другой корабль, и через день-другой речные суда привезут новых переселенцев, присланных Джоном Ло. Губернатор рассуждал о делах, когда матросы принялись грузить на берег багаж и складывать его на булыжной мостовой. Он пытался решить, как ему разместить несколько сотен вновь прибывших людей в поселении, густо заселенном старыми переселенцами.

Губернатор пожал плечами и подумал, что больше ничего не сможет сделать. Он и так работал не покладая рук последние двадцать лет. Он пошел назад через площадь, окруженную со всех сторон казармами, которые сначала строили для военных. Перед собой он видел будущую Кафедральную площадь. Но сейчас там находился скромный алтарь под брезентовым навесом, где могло разместиться не более пятидесяти человек в дождливую погоду. В юго-западном углу площади расположилось скромное одноэтажное здание, которое громко называли отель де Билль. В нем размещались все административные службы. От площади лучами расходились улицы, прорубленные в чаще кустарника. Но среди деревьев можно было заметить палатки, а не настоящие дома.

— Мне придется выслушать множество разговоров о городе с серыми крышами и церквями, который ожидали увидеть тут новые переселенцы, — пробормотал де Бьенвилль, энергично обмахиваясь веером, сделанным из пальмового листа.

Мебель, стоявшая в его кабинете в невзрачном Отеле де Билль, могла бы украсить любой нормальный кабинет Нового Орлеана, когда он станет тем самым городом с серыми крышами и многочисленными церквями. Письменный стол из Версаля, изготовленный из чудесно отполированного дерева, с резными деталями, ореховый комод с мраморной крышкой, на котором Жан-Батист складывал бумаги, тяжелые бархатные шторы на окнах — все эти предметы выглядели чужеродными на фоне дощатых стен и потолка.

Жан-Батист с головой ушел в работу, и мсье де Балне пришлось несколько раз громко откашляться, чтобы обратить на себя его внимание. Мсье де Балне был генеральным прокурором в колонии, и Жан-Батисту стало ясно, что он был чем-то сильно расстроен.