Лев Рубинштейн - Чёрный ураган

— Закрой рот, чёрная скотина!.. Хэт Росс, ступай сюда!

Он снова нырнул в амбар.

Хэт медленно подошла к строению и стала вглядываться в темноту.

Картина была диковинная. Хопкинс с револьвером прыгал около весов, на которых лежали мешки с зерном. Сэм выглядывал из-за мешков и, держа нож клинком вверх, бросался то в одну, то в другую сторону. Глаза его блестели, и всё тело напряглось. Похоже было на то, что он собирается метнуть нож в надсмотрщика.

— Хэт, заходи сзади! — ревел Хопкинс. — Хватай его за плечи! Да двигайся же быстрее, образина!

Хэт замерла на месте. Танец вокруг весов продолжался.

— Хэт Росс, делай, что тебе приказывают! — надрывался Хопкинс. — Душу выколочу!

Хэт не сдвинулась с места. Сэм неожиданно сделал прыжок через весь амбар, промчался мимо Хэт и выскочил наружу. Хопкинс бросился за ним, но наткнулся на Хэт, которая загородила ему выход. Хопкинс ударил её кулаком. С таким же успехом он мог бы ударить по гранитной стене.

Хопкинс отскочил назад и зарычал. У него не хватало слов. Он схватил с весов двухфунтовую чугунную гирю. Гиря описала дугу в воздухе и ударила Хэт в лоб. Девушка покачнулась и свалилась на спину. Надсмотрщик перепрыгнул через неё и оказался на лужайке, где мирно мотала головой его лошадь. Ни Сэма Грина, ни молодых негров не было. Где-то вдали слышались зычные голоса: «Держи его!», «Заходи правее!», «Ещё правее!», но Хопкинс был слишком опытным человеком, чтобы поверить этим голосам. Он знал, что негры подняли шум где-нибудь в стороне, чтобы отвлечь его внимание. Ему оставалось только выругаться, сунуть револьвер в кобуру и вскочить на лошадь.

Хэт Росс лежала на спине, распластав руки. Из-под головы у неё текла и впитывалась в песок густая струя крови.

Она лежала в хижине Россов до рождества. Сначала она ощущала только запахи: дым очага, запах жареной свинины, едкий и терпкий запах лекарственных трав. Постоянный тонкий звон в ушах сменился глухотой, а потом она начала слышать звуки: бормотание старой Рит, которая по нескольку раз в день молилась богу за её спасение, потрескивание хвороста и щепок в очаге, шелестящую дробь дождя по тростниковой крыше и назойливые голоса соседок, которые радостно толковали, что «такую девку продать нельзя — у неё дыра во лбу, её никто и за четверть цены не купит». И в самом деле, у неё была дыра в лобной кости. Старая Рит сухо отвечала на расспросы женщин, что всё, конечно, будет, как господь захочет, но она, Рит, и не такие раны лечила. Жар иногда тряс ослабевшую Хэт. Перед глазами у неё плыли белые, зелёные и красные огоньки, как на пароходах в бухте. Огоньки становились крупнее и превращались в звёзды. Звёзды не стояли на месте, а метались по небу. Потом всходило солнце, и она видела зелёные холмы и большую реку, и в лицо ей дул прохладный ветер. Ей сразу становилось легче, и она засыпала.

С улицы действительно тянуло холодным воздухом. Год приближался к концу. Бен притащил «святочное полено», размером с доброе бревно, и стал потихоньку размачивать его в воде, чтобы оно не горело, а тлело, потому что работа на плантациях не возобновлялась, пока не сгорят все святочные поленья. Рождество праздновалось по десятку дней, а иногда и больше.

К праздникам Хэт уже могла подниматься на локте, иногда сидеть. Когда у неё голова не болела, она даже улыбалась судорожной улыбкой. Она слышала звуки банджо, которое наигрывало «Сон дьявола», слышала хоровое пение. На банджо играл Джон Табмен, свободный негр, местный музыкант и весельчак.

По стуку подошв Хэт догадывалась, что на улице пляшут.

Негры надевали грубые ботинки, которые выдавались взрослым по паре в год. Носили их только по большим праздникам или в очень холодную погоду. Самих танцев Хэт, конечно, увидеть не могла, но представляла себе облако пыли, которое поднимали обутые парни и девушки на улице, разгорячённые, потные лица танцоров со сверкающими белками глаз и их резкие движения, которые они проделывали под стук самодельных барабанов и ритмичный лепет банджо. Музыкант Джон Табмен иногда подходил к двери хижины Россов и напевал что-нибудь — смешное. Он был другом семьи — белозубый, дюжий, всегда смеющийся парень с лукавыми глазами и широким, вздёрнутым носом.

— Выходи плясать, Хэт, — пел он, — или ждать мне до следующего рождества?..

— Подождёшь, — отвечала Хэт, — а не хочешь ждать, приглашай другую.

Снаружи слышались хохот и крики. Там было человек десять, и все разом пускались в пляс с такими воплями, что старая Рит бросала в них щепками и разгоняла хворостиной.