Фритцше Клаус: Цель – выжить. Шесть лет за колючей проволокой

Офицер спрашивает, переводчик переводит, отвечаю на немецком, переводчик опять переводит, а офицер пишет и пишет. Этот ритуал тянется долго, пока не записывается вся эта ложь, придуманная еще на катере. Дают мне подписать. «Как же подписывать, я не имею представления, что там написано?» Переводчик с трудом переводит мне текст допроса с русского на немецкий. Думаю: «Все равно ложь, можно и подписать». Так и сделал.

Матрос вернул меня в прежнюю резиденцию. Женщина принесла ужин: кусок хлеба, кружку горячей воды и тарелку с горячей, желтой, зернистой массой, от которой идет непривычный и неприятный запах, аппетита не вызывающий. Заставляю себя есть, но запах и вкус пшенной каши отвратительный, так что не мог его переносить в плену еще долгое время. Ложусь на уютную софу и моментально засыпаю. Обращение офицера и переводчика было настолько человеческим, что душевное перенапряжение последних суток ослабело, а душа нашла забвение во сне.

Просыпаюсь от сигнала тревоги. Слышны выстрелы зениток. Знакомый матрос кричит и толкает меня вперед. Возникает мысль о расстреле в подвале – так показывали в кино. Однако слышу знакомый звук двигателей, это наши бомбят Астрахань. Боже мой, теперь нам конец – отомстят за жертвы от бомбежки.

В подвале большой зал, битком набитый людьми в военной форме, мужчинами, женщинами и детьми. Вижу пилота и механика, присоединяюсь к ним. Русские пытаются завести с нами разговор. Матрос, улыбаясь, подает клочок газетной бумаги, я даю понять, что не понимаю. Тогда он начинает крутить этот клочок, положив на него махорку, сформовал и предлагает мне эту гильзу склеить слюной. К моему счастью пилот имеет некоторый опыт и детально объясняет, что нужно делать.

Вот так впервые закурил махорку под взрывы бомб, которые сбросили на нас оставшиеся в строю товарищи эскадры No 100. Ранее вообще не куривший, с тех пор я стал курить махорку беспрерывно в течение шести лет. Вернувшись на родину, не мог привыкнуть к тогдашним сигаретам. Продолжал курить махорку, которую покупал у советских военных. От махорки все же пришлось отказаться, поскольку непривычный для немцев запах дыма стал отталкивать от меня людей.

Остаток ночи прошел, а наутро опять допрос. Та же картина, те же вопросы, ни малейшего отклонения от вчерашней программы. В помещении отдыха единственное развлечение – смотреть в окно. К вечеру опять вызов, на сей раз по другому пути. Вместе со следователем и переводчиком проезжаем по городу в том же ЗИСе, останавливаемся перед крупным зданием, идем по лестницам и коридорам в большой зал. Странная картина. Столы расставлены буквой "П" длиной метров в 10, они покрыты зелеными скатертями, на них графины с водой. А за столами сидит человек 30-40 в разных мундирах с погонами. В середине узенькая тумбочка, где мне предлагают сесть. Что это такое? Суд, что ли? Собираются устроить мне перекрестный допрос? Но все перекрывает мысль: будет ли теперь смертный приговор?

Возле впечатляющей фигуры офицера высокого чина с широкими золотыми погонами занимает место переводчик, и начинается допрос. Переводчик от чувства ответственности заикается еще больше, я все чаще его не понимаю, а тут начинают задавать вопросы и другие.

Ну, наконец, у меня прояснился ум. Они пытаются привести меня в замешательство и выбить из меня противоречия с протоколами, составленными на допросах до этого. Напряжение слабеет, и я начинаю играть свою игру. Переводчик попадает в замешательство оттого, что его вопросы я понимаю все хуже и хуже. Эта «забава» продолжается более часа, а настроение следователей на глазах становится все более неприветливым. Я им говорил все тоже, о чем мы договорились на катере. Поэтому я был спокоен – мои показания не могли противоречить тексту протоколов.

Потом меня везут опять в комендатуру, и… какой сюрприз: – в моем помещении – пилот и механик. Они весь этот допрос прошли раньше меня, и, видимо, расхождений в показаниях не было, поэтому и разрешили воссоединиться экипажу. Ночь прошла спокойно.

Утро встретило солнышком, старуха принесла нам завтрак, настроение улучшилось. Пилот научил узнавать звания по погонам и сказал, что главным во вчерашнем спектакле был генерал. И вдруг появляется матрос, велит мне следовать за ним, в знакомую комнату для допросов. Вижу нового офицера – майора. Теперь уже разбираюсь в звездочках.

По внешнему виду он похож на представителя академической интеллигенции. Он приветствует меня на чистом немецком языке, и начинается беседа, не имеющая ничего общего с допросом. О семейной обстановке, об истории и культуре Германии. Интересуется моим образованием, и, узнав, что я изучал английский язык, без затруднений переходит на него. Угощает меня белым хлебом, рыбой и рюмочкой водки. Я тоже расслабляюсь. И так более часа. Как вдруг майор говорит: "Господин фельдфебель, у меня такое впечатление, что вы имеете хорошее образование и высокий уровень интеллекта. Хотелось бы узнать, почему вы русских считаете дураками? Судя по протоколам допросов, вы нам наврали. Теперь я расскажу, как все было.