Фритцше Клаус - Цель – выжить. Шесть лет за колючей проволокой

Начальству лагеря, особенно начальнику по политотделу, внушили, что этот Фритцше своим опытом влияет на повышение производительности труда только одного объекта – базы, в то время как на должности пропагандиста он мог бы поднять показатели труда по всем рабочим объектам лагеря.

Так меня настигло нежеланное повышение обратно в Олимп антифашистского актива. Удалось мне продолжить учебу по техническому переводу. Вплоть до окончания регистрации трофейного оборудования Николай Порфирьевич выписывал в мой адрес наряды за перевод карточек складской бухгалтерии базы. За карточку платил 50 копеек – немного, но это был первый выплаченный мне как техническому переводчику гонорар.

Осень 1947-весна 1948 гг.

Итак, я опять в сфере политработы, что сопровождается коренным изменением личного распорядка дня. На должности руководящего производственника я, вставая раньше рядовых рабочих, завтракал первым в столовой, а возвращался последним и в выходные дни гулял.

Теперь встаю одним из последних, завтракаю после вывода бригад на работу, рабочий день чаще всего начинается после ужина, а самая напряженная работа пропагандиста проходит в выходные дни.

Вернулся я в политчасть неохотно. Молодое мое марксистское убеждение «простудилось» от холодного ветра событий весны. Идеологи пропагандируют критику и самокритику, но удары критики в основном получают подчиненные. Меня наказали – в этом я по-прежнему убежден – за большое желание помочь редакторам газеты. Ну и где же тут справедливость? В чем причина ссылки в особый режим? И при чем тут критика? Я основательно разочарован. Охота моя отличиться в политработе остыла и сильно ослабла.

Еще год тому назад я с глубоким убеждением пытался объяснить товарищам преступные основания фашистской идеологии и противопоставить им логику и гуманность учения Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина. После опыта всего увиденного в сельском хозяйстве и в результате контактов со штрафниками в зоне особого режима я был готов со спокойной совестью отделить Сталина от праотцов социализма, поскольку его идеи и режим, существующий в стране, совершенно не соответствовали идеальным принципам социализма.

Такое мое мнение подтверждалось высказываниями русских людей на базе трофейного оборудования, разумеется с глазу на глаз. «Ленин – да, а Сталин??? Сталин – сволочь!» Самое удивительное, что такие опасные речи произносились перед военнопленными.

Врезался в память разговор старика с длинной бородой – видимо, русского старовера: «Слышь, Коля, у нас такой порядок: украл ты кочан капусты – тебе пять лет. Украл корзину капусты – тебе 25 лет. Продал ты на черном рынке 100 тонн капусты – станешь директором».

А вот другой пример. На «Заводстрое» военнопленные принимали участие в постройке цеха No 33 по производству сырья для искусственных волокон. Рядом уже стояли голые стены здания длиной более 100 метров. Там располагались деревянные будки прорабов и курилки для рабочих. Удивило меня, что строятся новые здания, а о достройке старых и речи нет. Поинтересовался причиной такой бесхозяйственности, и нашелся информатор, который сослался на принципы социалистического планового хозяйства. По плану сверху выделяются средства на капиталовложения, часть из этих финансов уходит на ранее недостроенные объекты. Таким образом, выделение средств и выполнение строительных работ происходит со значительным сдвигом. Когда началась война, здание центральной лаборатории считалось уже построенным, согласно данным отчета, хотя стояли только голые стены! Все это подтверждало неэффективность социалистического строя, о чем писалось в нацистской печати, и это оказалось правдой.

Вот в таком неопределенном состоянии было мое мировоззрение, так какой уж из меня пропагандист перед пленными немцами? Врать им? Когда сам поп в Бога не верит? Интересно мне было анализировать, при каких обстоятельствах рядовой пленный может быть восприимчивым к политическому перевоспитанию. Разумеется, я исключал подкуп едой, а зря: убедился я, что в первую очередь надо обращаться не к мозгам, а к желудку человека.

1947 год был голодным. Гражданское население, с которым приходилось сталкиваться, голодало. Лучше было положение на производстве тяжелой химии. Там людям давали обед, который от еды пленных почти не отличался. Зима, холодно. На перекур русские и немцы собираются вместе, греются у железной печки. Русские из карманов вытаскивают картофелины, режут на ломтики и кладут их прямо на плиту печи. И обязательно угощают пленных. Значит, мы питаемся на одном уровне. А вот, работающие рядом с нами русские заключенные, питаются еще хуже нас. Свободный человек все же легче переносит голод, нежели заключенный, на которого угнетающе действует психологический фактор.