Фритцше Клаус: Цель – выжить. Шесть лет за колючей проволокой

Вдруг меня что-то встревожило. Картина за хвостом самолета почти незаметно изменилась. Появилась белая полоса, источник которой очевидно находился в моторе. Информирую пилота, тот кивает головой и показывает на термометр смазочной системы. Стрелка стоит выше красной маркировки. Отказала система охлаждения смазочного контура.

Слава Богу, львовский аэродром близко. Дотянули. Пилот совершает посадку с уже неработающим двигателем, причем полоса дыма за самолетом изменила цвет в темно-бурый. Самолет остановился, а пилот кричит: «Слезай быстрее, сейчас загорится, сволочь!»

Нам удалось спасти весь багаж и нас самих без ущерба. А пожарная команда пытается спасти сам самолет. Спрашивается: что именно пытается довести до моего сознания судьба? Но я стараюсь об этом не думать, меня все еще грызет червь героизма. Я же выехал спасать отечество. Если меня могут остановить первые трудности, то о какой чести может идти речь? Поехал дальше поездом и через пару дней прибыл не в Днепродзержинск, а в Днепропетровск. Мелкими шагами приближаюсь к г. Сталино, где появление младшего брата должно стать сюрпризом для старшего. На маленьком курьерском самолете долетел я до Сталино 11 июня 1943 года, пешком отправился в военгородок и… первое живое существо, встреченное мною на пути, – мой старший брат.

Не могу забыть выражение его лица, когда он узнал меня. Вместо веселого приветствия слышу информацию о суеверии летчиков: «Ты что, не знаешь, что два брата в одной летной части – это смерть одному из них?» Сказал, а сам обнимает меня, приветствует: «Быстро забудь, что я сказал. Как-нибудь устроим тебя».

Приказ о назначении расстроил брата. Он надеялся, что младший останется в тылу, на земле, он же не знал, как я рвусь к почету и славе.

В части дефицит радистов. Отдохнуть от дальней поездки не дают. Разместился в военгородке, познакомился с рацией бомбардировщика, изучил фронтовые правила ведения радиосвязи, и 13 июня – вызов на подготовку ночного рейда на нефтеперерабатывающий завод под Саратовом. Полет прошел благополучно. Три раза прожекторы нас ловили, и три раза пилоту удалось выскочить из опасного тоннеля ослепляющего света. Вернулись на аэродром, легли спать около 4 часов утра.

Я не забыл о том, что у брата 14 июня день рождения. Как поднялся и позавтракал, так отправился к соседнему корпусу, где жил брат – капитан и командир эскадрильи. Удивляюсь: перед дверью помещения брата фельдфебель молотком забивает гвозди. «Что ты делаешь?» – спрашиваю, а он заикается: «Видишь ли, если кто из рейда не возвратится, то по предписанию надо забить дверь и поставить печать. Но я слышал, они поддерживали радиосвязь до момента вынужденной посадки в степи между Доном и Волгой. Они должны быть в живых».

Что я сделал? Убил брата своим появлением в его части? Не может и не должно так быть. Обращаюсь к командиру группы – майору с просьбой информировать меня о шансах брата вернуться живым. Он меня утешает, что ночью будут искать и организуют посадку в степи, если только их найдут.

Групповое фото экипажа спасателей

и экипажа спасенных

Вечером начинается мой второй боевой вылет. Опять возвращаемся без малейшего повреждения самолета. Узнаю, что разведчики экипаж подбитого самолета не нашли. Но один из боевых бомбардировщиков докладывает, что видели ракету с кодом прошлой ночи, снизились и увидели всех четырех человек подбитого экипажа «на ногах», выбросили сумки с запасами, но посадку совершить не могли с бомбами под брюхом и 3000 литров горючего в баках. В следующую ночь поиски повторились. Три самолета без груза стараются найти экипаж, но меня не пускают в рейд, учитывая мое душевное состояние. Остаюсь на радиостанции, сижу с наушниками, стараюсь уловить самый негромкий вызов, но на частотной полосе нашей эскадры полная тишина. Условлен был специальный код: «888» – экипаж найден и спасен, «111» – прекращаем поиск безрезультатно. Но вот минут через десять после расчетного времени слышится вызов одного из наших самолетов. Отвечаю. Опять вызов – значит, они нас не слышат. Еще один вызов и продолжение «888» и все. Все, кто следил за передачей, кричат: «Ура! Спасли!», а я снимаю наушники, прошу товарища заменить меня и бегу на летное поле – 2 километра от радиостанции. Продолжительность полета от места спасения до нас не менее полутора часов, но я хочу быть на месте, когда приземлится самолет, и первым обнять брата.

В момент, когда колеса самолета коснулись взлетно-посадочной полосы, собрался весь состав летного и нелетного персонала. Время – 2 часа 30 минут. Подруливает бомбардировщик, останавливаются двигатели, и первым из люка вылезает брат. Рвусь туда приветствовать и поздравить со спасением, но меня кто-то хватает за рукав: «Ты с ума сошел, что ли? Соблюдай дисциплину! Первым это положено сделать командиру!» Остолбенел я: неужели душевные страдания родного брата в такой ситуации не имеют никакого значения? Обидно до слез. Совершается ритуал доклада о произведенной операции, без каких-либо эмоций. Жду, – кажется, вечность, пробиваюсь к брату, обнимаю его и не могу сдержать рыданий.