Явдат Ильясов - Стрела и солнце

— Ясно, — улыбнулась Динамия.

Она слушала хилиарха, доверчиво раскрыв рот. С каждым словом Скрибония глаза царицы все. больше загорались. Он покорил женщину тонким, изворотливым умом, прозорливостью, дальновидностью и душевной силой.

И даже то, что он, выйдя из себя, смело обозвал царицу «безумной», как какую-нибудь блудливую служанку, пришлось ей по душе, сладко растревожило извращенное воображение.

Именно такой человек достоин быть властелином Боспора, супругом внучки Митридата Евпатора. Милый! Как он хорош, когда сердится. Это бес, а не мужчина. Задыхаясь от желания, царица обняла Скрибония за могучую волосатую шею, прошептала на ухо:

— Прости. Я была неправа. Отныне — я твоя рабыня, мой благородный лев. Поступай, как знаешь. Тебе нужны деньги? Завтра получишь целый мешок золота. Я отдам на доброе дело все свои драгоценности. А сейчас… иди ко мне! Иди же…

Скрибоний вернулся в казарму через три часа. Он не сразу лег спать. Пришлось искать Филлу заместителя. Нашелся. За деньги все найдешь.

Это был маленький, вертлявый, безбородый человек с толстым задом и крашеными бровями. Дух знает, откуда берутся подобные слизняки. Ясно, для чего отиралась в казарме, меж здоровенных солдат, эта яркокрылая мошка, не способная, кажется, и щита приподнять с земли.

Но Скрибоний разбирался в людях. Как раз среди таких вот слабосильных проныр и встречаются непревзойденные мастера ножевых драк и убийств из-за угла.

…На рассвете городская стража обнаружила в тихом переулке тело придворного лекаря Давида, сына Исроэла.

Давид, сын Исроэла, был убит точным ударом в затылок. Труп лежал совершенно голый. При нем не оказалось никаких вещей. Очевидно, возвращаясь от любовницы, толстогубой Федры, лекарь Давид, сын Исроэла, попал в руки следивших за ним грабителей. Так, во всяком случае, решила стража.

— Вот до чего доводят бабы! — вздохнул Асандр, узнав о гибели врача. — Сидел бы дома, собачья кровь, — жив бы остался. Придется искать другого эскулапа. А ты, — с укоризной повернулся старик к начальнику городской стражи, — ты сегодня же удвой число коллакретов, несущих охрану улиц. Что такое? Совсем распустилась чернь. Вечером зарезали кого-то у Скифских ворот. Ночью нападают на царского лекаря… Позор! Скоро сам царь, пожалуй, не сможет спокойно пройти по Пантикапею. Навести порядок!

Ночь прохладна, не очень темна. Луны еще нет, зато и небе — черно-синем, прозрачном, словно агат — сверкают гирлянды планет и звезд: бело-голубых, красноватых, желтых.

На юго-востоке, в перекошенном конусе Девы, горит Юпитер. К полуночи он поднимется в южную часть неба. За ним, как бы двигаясь по его мерцающему следу, между тремя огненными точками Змееносца и пылающей россыпью Стрельца покажется Сатурн.

Медленно, с холодным космическим спокойствием перемещаются далекие звезды и планеты. Под утро засияет луна Селена. Значительно левее Сатурна, у Козерога, зловеще блеснет кровавый Марс.

И уже в лучах утренней зари, затмив далеко разбросанные искры Водолея, взойдет красавица Венера.

Море слегка шумит. Слабый ветер доносит из глубины полуострова терпкий запах молодой полыни. Почти неуловимо благоухают соцветия-корзиночки бело-желтой ромашки и юная листва мать-и-мачехи.

Издалека слышатся крики жеребят и фырканье кобылиц: где-то в степной лощине — селение оседлых скифов.

Четыре греческих рыбака лежат на берегу, возле разрушенного временем старого пограничного вала.

Он преграждал когда-то кочевым отрядам доступ в Пантикапей. Теперь местные скифы покорились, взялись за земледелие. Западный рубеж Боспора отодвинулся до Киммерика, а лет двадцать назад — к Таврским горам, за Феодосию, где царь Асандр построил новый, третий по счету, каменный вал.

Вытягиваясь из щелей меж распавшихся и обомшелых известковых глыб, над травой нависают тонкие, покрытые мелкой листвой побеги дикого шиповника. Под ними и укрылись эллины.

Костер не горит — огонь может привлечь морских или степных бродяг. Ночью у берегов Меотиды небезопасно. Было бы тепло под шерстяным плащом, но горек, леденит сердце разговор о многотрудной рыбацкой судьбе.

Дребезжащий старческий голос:

— Не зря говорят: живем не как хочется, а как можется. Оскудевает море. Помнится, раньше я ловил втрое больше рыбы. Жил в достатке. Эх, как я любил жареную скумбрию! Ныне — худ и наг, хотя целый день провожу на воде.

Второй голос — судя по силе, принадлежащий человеку средних лет: