Александр Солженицын: 40 дней Кенгира

На всех вышках стало по четыре краснопогонника! - было кому в уши вбирать оскорбления! Против вышек собирались и кричали им (а женщины,

конечно, больше всех): "Вы - хуже фашистов!.. Кровопийцы!.. Убийцы!.."

Обнаружился, конечно, в лагере священник и не один, и в морге уже служили панихидную службу по убитым и умершим от ран.

Что за ощущения могут быть те, которые рвут грудь восьми тысячам человек, всё время и давеча и только что бывших разобщенными рабами - и вот

соединившихся и освободившихся, не по-настоящему хотя бы, но даже в

прямоугольнике этих стен, под взглядами этих счетверённых конвоиров?!

Экибастузское голодное лежание в запертых бараках - и то ощущалось прикосновением к свободе! А тут - Февральская революция! Столько подавленное - и вот прорвавшееся братство людей! И мы любим блатных! И блатные любят нас! (Да куда денешься, кровью скрепили! Да ведь они от своего

закона отошли!) И еще больше, конечно, мы любим женщин, которые вот опять рядом с нами, как полагается в человечестве, и сёстры наши по судьбе!

В столовой прокламации: "Вооружайся, чем можешь, и нападай на войска первый!" На кусках газет (другой бумаги нет) чёрными или цветными буквами самые горячие уже вывели в спешке свои лозунги: "Хлопцы, бейте чекистов!" "Смерть стукачам, чекистским холуям!" В одном-другом-третьем месте лагеря, только успевай - митинги, ораторы! И каждый предлагает своё! Думай - тебе

думать разрешено - за кого ты? Какие выставить требования? Чего мы хотим?

Под суд Беляева! - это понятно! Под суд убийц! - это понятно. А дальше?..

Не запирать бараков, снять номера! - а дальше?..

А дальше - самое страшное: для чего это начато и чего мы хотим? Мы хотим, конечно, свободы, одной свободы! - но кто ж нам её даст? Те суды, которые нас осудили - в Москве. И пока мы недовольны Степлагом или Карагандой, с нами еще разговаривают. Но если мы скажем, что недовольны

Москвой... нас всех в этой степи закопают.

А тогда - чего мы хотим? Проламывать стены? Разбегаться в пустыню?.. Часы свободы! Пуды цепей свалились с рук и плеч! Нет, всё равно не

жаль! - этот день стоил того!

А в конце понедельника в бушующий лагерь приходит делегация от начальства. Делегация вполне благожелательна, они не смотрят зверьми, они без автоматов, да ведь и то сказать - они же не подручные кровавого Берии.

Мы узнаем, что из Москвы прилетели генералы - гулаговский Бочков, и заместитель генерального прокурора Вавилов. (Они служили и при Берии, но

зачем бередить старое?) Они считают, что наши требования вполне справедливы! (Мы сами ахаем: справедливы? Так мы не бунтовщики? Нет-нет, вполне справедливы!) "Виновные в расстреле будут привлечены к ответственности!" -

"А за что женщин избили?" - "Женщин избили? - поражается делегация. - Быть этого не может". Аня Михалевич приводит им вереницу избитых женщин.

Комиссия растрогана: "Разберёмся, разберёмся!" - "Звери!" - кричит генералу Люба Бершадская. Еще кричат: "Не запирать бараков!" - "Не будем

запирать". - "Снять номера!" - "Обязательно снимем", - уверяет генерал, которого мы в глаза никогда не видели (и не увидим). - "Проломы между

зонами - пусть остаются! - наглеем мы. - Мы должны общаться!" - "Хорошо, общайтесь, - согласен генерал. - Пусть проломы остаются". Так братцы, чего нам еще надо? Мы же победили!! Один день побушевали, порадовались, покипели

- и победили! И хотя среди нас качают головами и говорят - обман, обман!

- мы верим! Мы верим нашему в общем неплохому начальству! Мы верим потому, что так нам легче всего выйти из положения...

А что остаётся угнетённым, если не верить? Быть обманутыми - и снова верить. И снова быть обманутыми - и снова верить.

И во вторник 18 мая все кенгирские лагпункты вышли на работу, примирясь со своими мертвецами.

И еще в это утро всё могло кончиться тихо! Но высокие генералы, собравшиеся в Кенгире, считали бы такой исход своим поражением. Не могли же они серьёзно признать правоту заключённых! Не могли же они серьёзно наказывать военнослужащих МВД! Их низкий рассудок извлёк один только урок: недостаточно были укреплены межзонные стены! Там надо сделать огневые зоны!

И в этот день усердное начальство впрягло в работу тех, кто отвык работать годами и десятилетиями: офицеры и надзиратели надевали фартуки: кто знал, как взяться - брал в руки мастерок; солдаты, свободные от вышек,

катили тачки, несли носилки; инвалиды, оставшиеся в зонах, подтаскивали и

поднимали саманы. И к вечеру заложены были проломы, восстановлены разбитые