Валентин Ежов - Горькая любовь князя Серебряного

Максим бросился в ноги Малюте.

— Батюшка! Не по силам мне эту одежду носить! Слышать вой да плач по все дни. Невтерпеж видеть, что отец мой…

Максим остановился.

— Ну? — сказал Малюта.

— Что отец мой — палач!

Но Малюта не смутился. Оглядевшись, он схватил сына за руку и выволок на улицу.

— Слушай, молокосос, — лицо его исказилось злобой. — Не отпущу я тебя никуда! Не уймешься, завтра же заставлю своими руками злодеев царских казнить. Авось, когда сам окровавишься, перестанешь отцом гнушаться! А уж до твоего Серебряного я доберусь!

В это время компания молодых опричников проскакала мимо тюрьмы. Здесь были царевич Иоанн, Вяземский, Грязной, Басманов.

Увидев Малюту, Басманов огрел плетью коня. Жеребец прянул с храпом в густую лужу, кидая грязь.

Комья грязи обдали Скуратова. Малюта всею ладонью стал стирать грязь с лица и одежды.

— Да что ты грязь-то стираешь? Добро на ком другом, а на тебе незаметно! — смеясь, крикнул царевич.

Федор Басманов добавил:

— К чистому нечистое не пристанет!

Малдэта с тяжелой ненавистью посмотрел им вслед и прошептал:

— Добро. Дайте срок, государи, дайте срок. Максим с жалостью смотрел на отца.

Взглянув на сына, Малюта со всей силы хватил кованой дверью и скрылся в тюрьме.

К вечеру Максим собрался в дорогу. Он вывел из стойла любимого коня.

Большая цепная собака, прикованная у входа, вылезла и стала рваться к нему.

Максим погладил собаку, а она положила ему свои черные лапы на плечи и стала лизать его лицо.

— Прощай, Буян, — сказал Максим. — Служи верно матушке. — Он с глубоким вздохом взглянул на окно дома. — Кроме нее нет у меня никого на свете.

Сын Малюты вскочил в седло и ускакал от дома. Буян рванулся раз, другой и, сорвавшись с цепи, бросился за молодым хозяином.

Серебряный с Михеичем подскакали к усадьбе боярина Морозова. В саду, за оградой, порывы ветра раскачивали вершины деревьев.

Тускло светилось окошко в светлице Елены. Она еще не ложилась.

Черные от грязи и пыли Серебряный с Михеичем спешились у ворот. К ним подбежали слуги.

— Повремени, братец. Не давай ему сразу воды, — сказал Серебряный слуге, подавая ему повод коня.

— Понимаем, боярин, — с достоинством ответил слуга. Елена раскрыла окошко, услышала фырканье лошадей и знакомый голос. Сердце ее сжалось.

Князь Серебряный вошел в дом.

Дружина Морозов сидел за дубовым столом, рука лежала на разогнутой книге. Увидев молодого князя, он поздоровался с ним, изо всех сил стараясь казаться радушным. Он не хотел показать виду, что подозревает Серебряного, а тот был задумчив.

Морозов улыбнулся.

— Рад видеть живого! Как там, в Слободе?

Серебряный поднял глаза.

— Не узнать царя. Постарел. Борода и усы почти вылезли. Что с ним сталось? И царь, и не царь. И непонятно, и грозно!

— Грозен, грозен! — кивнул Морозов. — Ну, поздравляю со счастливым возвратом! Не думал.

— Как сам-то, Дружина Андреич? Здоров ли? — спросил Серебряный.

— А ничего! Читаю вот, — Морозов перелистал книгу, облаченную бархатом. — Священное писание. Читаю о неверных женах, — он слабо улыбнулся. — Вот: «Если человек прелюбодействует с мужней женой, смертию да умрут прелюбодей и прелюбодейца»… Аль не читал? Смотри сюда! — старик поднял книгу, на всякий случаи: приглядываясь к Серебряному.

Но тут послышались звон бубна и топот копыт.

По улице, мимо частокола проскакало несколько всадников. Впереди — Василий Грязной, за ним Афанасий Вяземский, Басманов, позади — Хомяк и другие опричники.

Не протрезвев окончательно и в дороге, Грязной лупил рукоятью плети в кожаный бубен. Все остановились у ворот морозовского дома.

— Князь Афанасий Иваныч Вяземский! — почтительно сказал слуга, появляясь перед Дружиной Андреевичем.

— Вяземский ко мне? — изумился Морозов. — Что он, рехнулся? Ступай, скажи, что опричников я не знаю и дел с ними не веду! Ступай! — закричал он и топнул ногой.

Слуга колебался.

— Князь говорит, что послан от самого государя. С царским указом.

— От государя?… Он тебе сказал — от государя?! — опешил Морозов. — Настежь ворота!

Из окна Елена со страхом смотрела, как распахнулись ворота и въехали опричники с Вяземским впереди.

Сопровождавшие князя, сойдя с коней, задержались у ворот.

— Нынче наше от нас не уйдет! — сплюнул Хомяк, проверяя подпругу.

— Крови бы не было, — пробормотал стремянный Вяземского.

— Дурак! — отозвался Хомяк, глянув исподлобья.