Петр Краснов - Императрицы

Лодки отошли, на корабле подняли все паруса. Вдруг показался ярко, празднично освещённый берег. Белые дома, зелёные сады поплыли, удаляясь от Силинской.

В Бискайском заливе сильно качало, и Силинская не выходила из каюты. Она ждала письма в Англии. Там могли быть её друзья, друзья Орлова, тот мог дать знать о ней, и её могли там освободить.

Около суток стояли в Плимуте. На корабле шла починка. Силинская ни на минуту не покидала иллюминатора. Она увидала, как от корабля отвалила шлюпка и в ней – она не могла ошибиться – сидел Христинек без стражи с большим портфелем. Значит, его уже освободили. С трепетом сердечным она отсчитывала минуты. Ждала известий от Орлова, ждала самого Орлова.

По городу зажглись огни, в море стало сумрачно и страшно. Корабль снялся с якоря.

Они были в Немецком море, зеленовато–серые волны били в корабельные борта, когда Франциска принесла Силинской известие: «Корабль идёт в Кронштадт…»

– В Кронштадт? Что же это такое?.. Из Кронштадта в Москву, по следам Пугачёва?! Пошлите сейчас Кальтфингера к адмиралу, скажите ему, что я прошу адмирала немедленно прийти ко мне.

В каюту пришёл молодой офицер.

– Мадам, адмирал прислал меня спросить, что вам угодно?

– Вы?.. Вы?.. Кто вы такой?.. Мне вас не угодно, – истерически крикнула Силинская. – Я просила адмирала… Мне нужно не вас, а ад–ми–ра–ла…

– Его превосходительство поручил мне узнать ваши желания.

– Мои желания?.. Смешно говорить о моих желаниях… Почему меня держат под арестом?.. Что я сделала?.. Какой проступок я совершила? Я никогда никому ничего худого не желала… Меня не смеют держать, как пленницу… Я требую, чтобы меня освободили и пустили во Францию.

Она забилась в истерике. Горничная, позванная офицером, уложила её в постель. Силинская была в глубоком обмороке. Послали за судовым доктором, и тот распорядился, чтобы больную вынесли на палубу.

Силинская лежала в своём кресле с закрытыми глазами, потом приоткрыла глаза, осторожно огляделась, быстро встала, перебежала палубу и вскочила на борт. Матрос схватил её тогда, когда она уже кидалась в море. Силинская царапалась, кусалась и визжала:

– Оставьте меня!.. Оставьте!.. Вы не смеете мешать мне!.. Пустите меня! Её заперли в каюту и до самого Кронштадта не выпускали на палубу.

Одиннадцатого мая, после двух с половиною месячного плавания, корабль бросил якорь на кронштадтском рейде. Адмирал сейчас же послал Императрице донесение о благополучном прибытии с пленницей. Государыня была в селе Коломенском под Москвою.

Двадцать четвёртого мая вечером к адмиральскому кораблю подошла парусная яхта лейб–гвардии Преображенского полка. Капитан Александр Толстой поднялся на палубу и подал адмиралу Грейгу письмо от Государыни.

«Господин контр–адмирал Грейг, с благополучным вашим прибытием с эскадрою в наши порты, о чём я сего числа уведомилась, поздравляю, и весьма вестию сею обрадовалась, – писала Государыня. – Что же касается до известной женщины и до её свиты, то об них повеления от меня посланы г–ну фельдмаршалу князю Голицыну в С. — Петербург, и он сих вояжиров у вас с рук снимет. Впрочем, будьте уверены, что службы ваши во всегдашней моей памяти и не оставлю вам дать знаки моего к вам доброжелательства. Екатерина. Майя 16–го числа 1775 г. Из села Коломенского, в семи верстах от Москвы».

– Могу получить арестантов?.. – спросил Толстой.

Адмирал проверил поданные ему Толстым бумаги, провёл рукою по высокому лбу, поправил парик и сказал:

– Берите… берите… Только будьте с нею осторожны… Никогда не исполнял я более тяжёлого поручения. Наши бои под Чесмой кажутся мне теперь пустяками. Я должен был оставить английский берег ранее, чем предполагал, потому что приезжавшие на корабль англичане, как я мог заметить, уже пронюхали об арестантке.

– Да, положение… С меня и моих людей взято клятвенное обещание навеки молчать о пленнице. Никто здесь ничего не знает.

– Здесь, никто… Сомневаюсь… За границей всем известно. Граф Чесменский писал мне в Плимут. В Ливорно было большое смятение. Кошачьи концерты графу устраивали. Едва удалось ночью ускользнуть незаметно в Пизу. Тосканский двор весьма и весьма раздражён, что так обманом с их земель оную женщину выкрали. В Пизе пустили слух, что её умертвили на корабле. Иезуиты шептали всякую небылицу… Кто она – один Господь ведает… Но шум из–за неё большой вышел. Граф опасался, что его отравить могут приверженцы иезуитов… Предупреждаю вас обо всём этом. В Немецком море покушалась выброситься за борт. Как бы на яхте чего не выкинула. Крепче держите.