Он видел, как янычары затаптывали Неклюдова ногами, словно хотели размазать дерзкого по своей стене. [41] Л. Я. Неклюдов (1748–1839) остался жив, но уже не мог владеть правой рукой, совершенно отсохшей. Он до смерти проживал в Москве, пользуясь всеобщим почетом, и, как отличный Георгиевский кавалер, имел право ездить на четверке белых лошадей.
Но майор Неклюдов свой долг исполнил: за ним уже взбирались другие, и на плоскости Измаила, высветленной пожаром, как театральная сцена, началась сеча, вниз полетели мертвые турки. А со стороны Дуная подходили галеры, выбрасывая на берег нестройные, но дружные ватаги черноморцев и запорожцев, кидавшихся на штурм столь беззаботно и весело, будто за праздничные столы… Треугольник Измаила все плотнее опоясывала жаркая дуга беспримерной битвы!
Голенищеву-Кутузову выпало едва ли не самое кровавое дело. В Килийских воротах он принял на себя последний удар последних Гиреев — ханов и султанов, которые в Измаиле отстаивали свое право на бахчисарайский престол, на возрождение Крымского ханства. Нет слов, чтобы выразить их безумную ярость! Каплан-Гирей дрался на саблях вместе с шестью сыновьями, которые все пали, но старик, видя их гибель, не сдался и, убитый, свалился поверх своих же сыновей…
В этот момент прискакал курьер к Суворову:
— Генерал-майор Голенищев-Кутузов от ворот Килийских велит сказать вам, что его колонне никак не пройти.
На что Суворов ответил:
— Я его знаю, и он меня знает. Передай, что эштафет о взятии Измаила в Петербург уже послан, а генерала Голенищева-Кутузова с сего момента назначаю комендантом Измаила…
К восьми часам утра верхний вал был взят!
— Брать город, — вдруг заволновался Суворов.
Он-то понимал, что в симфонии боя отзвучала лишь прелюдия к нему, а главная тема разрешится в улицах, среди сараев, дворов и подвалов… Да! Именно внутри крепости и началась бойня за Измаил — не битва, а подлинная бойня.
— Пушки! Вкатывайте артиллерию в город…
Пощады никто не ведал — ни турки, ни русские. Янычар измаильский, уже старик, засучив рукава халата, рьяно бился на саблях, пока его не изрубили в куски. Растрепанные мегеры, обуянные фанатичным гневом, кидались на русских с кинжалами. Из горящих конюшен Измаила дикими табунами выбегали лошади, увеличивая смятение, и ударами копыт добивали павших. В поединках встречались запорожцы — «верные» и «неверные»; вчерашние побратимы, они с воплями пластали один другого саблями от уха до затылка. Крымские татары пытались пробиться к Дунаю, убив на своем пути множество казаков, но тут подоспели бравые ребята егеря, в камышах они перекололи всех татар — ни один не прошел к реке… Каждый дом, каждая дверь, каждое окошко брались с бою! Мечети стали неприступными бастионами, их взрывали вместе с османами. Под ногами катались свертки шелка, проливалось из мешков тягучее золото, из разбитых сундуков сыпался жемчуг, но сейчас было не до этого.
— Круши их в песи, руби в хузары! Все наше…
И дрались. Так дрались, как никогда еще не бывало.
Священник Полоцкого полка дубасил янычар по головам крестом христианским — символом любви к ближнему своему.
— Православные, да не будет нам сраму! — взывал он…
Суворов уже плохо видел: глаза резало от дыма.
— Много их еще там? — спросил он, показывая на Измаил.
— В каждой щели по турку, — отвечали ему.
— Я предупреждал, что пощады не будет. Всех, кто не сдался, уничтожить без жалости, — повелел он…
В восемь часов вечера Измаил дымился горою трупов. Русские лежали вповалку с янычарами, мертвые лошади валялись подле убитых детей и женщин. Даже стонов не слыхать — все мертво, все закоченело, погибельно и пахнет кровью.
— Измаил взят, — доложили Суворову.
Голенищев-Кутузов стал его первым комендантом.
Михаил Илларионович с трудом нашел в себе сил написать жене: «Любезный друг мой, Катерина Ильинишна… я не ранен и бог знает как. Век не увижу такого дела. Волосы дыбом становятся. Кого не спрошу: всяк либо убит, либо помирает…»
Суворов сошел с пригорка, и тут силы оставили его:
— Скажите Полоцкому попу, [42] Это был Трофим Орлович Куцинский (р. 1749), первый в России священник, удостоенный Георгиевского креста. При штурме Измаила он возглавил атаку Полоцкого мушкетерскою полка, кода его командир был убит. За личное участие в штурмах Очакова, Бендер, Килии и Измаила он получил пожизненную пенсию в 300 рублей. В царствование Павла I Куцинский был лишен ордена и пенсии, живя нищенством. Я даю эту справку по той причине, что в литературе о Суворове никак не комментируются слова «Полоцкий поп».
чтобы мечеть бусурманскую освятил в честь святого Спиридония — ради дня этого…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу