Валентин Пикуль - Фаворит

— Господа, сознайтесь — кто из вас курит?

Лакей внес ящик глиняных трубок, его высочество распахнул перед студентами громадный кисет с едким кнапстером.

— Глубже! — командовал Петр. — Глубже втягивайте дым. Настоящие солдаты прусского короля курят вот так…

Он втянул в себя дымище, из трубки прямо в рот ему всосалось столько дряни, что долго не мог отдышаться.

— Плюйте! — кричал Петр. — Солдаты плюют только на пол…

Потемкин наблюдал за Екатериной: лицо ее озаряла улыбка, она беседовала с Яшкой Булгаковым, причем будущий дипломат держался перед нею просто, без натуги, оба они смеялись.

Григорий потом спросил у Булгакова:

— О чем ты с ней, Яша?

— Вот уж не ожидал — ей знаком лексикон Целлария…

Кто-то больно треснул Потемкина по загривку.

— Или оглох, тетеря? — прошипели сзади. — Тебя…

Он шагнул к великой княгине. Словно в тумане плавало ее узкое лицо. С трудом парень освоил речь Екатерины:

— Это о вас тетушка сказывала, будто вы в монахи себя готовите? Объясните же, сударь, что за нужда вам от света шумного и веселого в унынии затворяться?

Надо отвечать. Отвечать сразу. Но тут Потемкина бес попутал: вспомнилась мать Сусанна, шумно дышащая в духоте кельи, и, на Екатерину глядя, невольно думал: «Знать бы, а эта какова?..» С ответом непростительно запоздал. Великая княгиня сочла, что бедный студент глуп. Она величаво, как корабль под парусами, отплыла от него к другим студентам, которые в монахи не собирались…

Только потом, вернувшись из Ораниенбаума, Потемкин осознал, какой он простофиля… В бешенстве он кричал Фонвизину:

— Денис, будь другом — уничтожь меня!

— Или белены, братец, объелся?

Потемкин переживал: с императрицей Елизаветой, даже с Ломоносовым беседовал вполне свободно, а перед великой княгиней раскис, будто сыроежка под дождем.

— Двух слов не мог сказать ей… Бей меня!

Денис огрел приятеля кочергой вдоль спины:

— Ну, ежели ты дураком ей представился, то, будь уверен, всех умников позабудет, а тебя до смерти станет помнить. И не огорчайся напрасно, поехали в комедию смотреть «Генриха и Перниллу». Какой там Генрих? До Перниллы ли мне сейчас?

Елизавета не забыла Потемкина и произвела его в капралы. Это было время, когда русская армия в битве при Гросс-Егерсдорфе одержала первую победу над войсками прусского короля. Потемкин вернулся на Москву — мрачный, как сатана:

— Клобуком накроюсь, чтобы никто меня не видел…

Осенью 1758 года Москва приятно волновалась, под музыку оркестров всюду гремели застолья, чадили на улицах плошки, над купавами усадеб взлетали фейерверки — мы, русские, победили Фридриха при Цорндорфе, — и молодой Потемкин завидовал чужой и кровавой славе. А колесо гвардейской фортуны двигалось механически, не требуя от него никаких усилий, и под Новый год Потемкин был произведен в гефрейт-капралы… Лежа на плоском биллиарде в доме Кисловских, он завел первую дурную привычку: задумавшись или читая, жестоко обгрызал себе ногти. Всю зиму провалялся дома, а весной его навестил Вася Рубан — при шпаге:

— Гляди! Из учеников гимназических явлен в студенты действительные. Теперь, брат, меня уже никто не высечет.

— И со шпагой драть можно, — отвечал Потемкин, зевая.

— Или не рад ты мне? — огорчился Рубан. — А я вот пришел, Гриша, хочу тебе новые вирши почитать.

— Избавь. Мне и от своих тошно.

Он спросил, как поживает Василий Петров.

— Ему-то что! Уже в каретах катается.

— Неужто свою заимел?

— Да нет. Пока на чужих ездит…

Потемкин вступил в двадцатый год жизни. Его внешность определилась. Мощные челюсти, привыкшие хряпать твердые репки и разгрызать орехи, казались шире лба, который был высок и покат. Сгорбленный нос плохо гармонировал с мягким и нежным, как у младенца, ротиком, а нижняя губа вяло оттопыривалась — капризно и плотоядно. За время безделья отпустил он длинные волосы, шелковистые локоны свободно расположились на атлетических плечах.

— Где вы такой парик купили? — спрашивали его.

— Ездил в Данию, — нагло врал он, скучая.

Парики датских мастеров были тогда самыми лучшими в Европе, самыми дорогими, и любопытствующие говорили:

— Вот-вот! Сразу видать не нашу работу…

Летом 1759 года Потемкин скрылся в деревне Татево Вольского уезда, где проживали его дальние сородичи — Рачинские, и вернулся на Москву лишь через полгода, оживленный и бодрый. Татевская библиотека тогда славилась! Потемкин поверг в изумление Рачинских тем, что мог не спать по трое суток, читая; неделями хлеба не просил, читая; месяцами не бывал в бане, читая. За эти полгода, проведенные в сельской глуши, он обрел универсальность познаний, а его мнения редко совпадали с общепринятыми…