Владимир Карпов - Судьба разведчика

В 1954 году объявился еще один предатель — резидент советской разведки в Австралии Владимир Петров, он служил под крышей нашего консульства. На допросах Петров в числе известных ему советских агентов в Англии назвал Берджеса и Маклина.

5 декабря 1961 года перебежал на запад руководящий работник КГБ Анатолий Голицын. В английском «Словаре шпионажа» о нем написано: «Ни один русский перебежчик-кагэбист не доставлял Западу такой исключительно важной информации, как Анатолий Голицын… Он знал имена более ста русских шпионов…».

И еще писали, что «Голицын вбил последний гвоздь в гроб Филби».

Но Филби, как известно, тоже успел сбежать в СССР.

Все эти предательства причинили огромный вред советской разведке. Они вызвали гигантский скандал в правительственных кругах Англии. Расследованием занимались многие инстанции, вплоть до парламента.

Масла в огонь подлил еще один перебежчик, сотрудник КГБ под крышей советского торгпредства в Лондоне Олег Адольфович Лялин. Он не только подтвердил уже известные английской контрразведке имена агентов, но выдал еще многие новые.

Правительство Англии, парламентарии были разгневаны до такой степени, что приняли беспрецедентное решение о высылке из Англии сразу около сотни работников советского посольства. В гневе они выдворили многих не причастных к разведке, но пополнили этот список и те, кого не называли предатели, среди них был и Ромашкин. Он передал своих агентов уцелевшему заместителю резидента Волосову Владимиру Павловичу.

Караганов тоже «сгорел», он ходил в посольстве мрачный, его черные одежды очень подходили к траурной ситуации.

Ромашкин улетал из Лондона вместе с другими «персона нон грата».

В прессе шла разоблачительная вакханалия, печатались портреты разоблаченных шпионов. Были среди них не только «грушники», но и «кагэбэшники».

Кстати, знаменитая «кембриджская пятерка» была одной из крупнейших удач разведки КГБ.

В столице Ромашкина ждали неутешительные новости. В ГРУ появился новый начальник, который не знал о прежних заслугах Ромашкина, он даже с ним не встретился, поручил беседу одному из заместителей, человеку тоже новому в разведуправлении.

Генерал-майор Бродов принял подполковника Ромашкина довольно холодно. Хотя Ромашкин не был виноват в изгнании, генерал говорил о случившемся как о провале.

— Теперь дальнейшее использование вас по нашей линии бесперспективно, ваше имя, ваши портреты опубликованы во многих западных газетах и легли в картотеки контрразведок многих стран. Даже под другим именем вас использовать нельзя — фотографии уличат «персона нон грата». Увольнять вас без пенсии несправедливо, осталось недолго дослужить. Придется вам вернуться в штаб сухопутных войск, на вашу прежнюю официальную должность.

Василий подумал — может быть, такой финал к лучшему, устал до изнеможения за последние годы от повседневной нервотрепки.

На этом закончилась служба подполковника Ромашкина в Главном разведывательном управлении Генерального штаба Советской Армии. Ему в спецотделе вернули награды, партбилет, удостоверение офицера Советской Армии.

После этой аудиенции поселился Ромашкин в прежней комнате у Зои Афанасьевны, на Гоголевском бульваре. Теперь она не донимала его расспросами, догадывалась, что у него какая-то особенно секретная работа. Ромашкин, понимая ее, думал с иронией: поздновато вы, Зоя Афанасьевна, меня раскололи — именно теперь у меня нет никаких секретов.

Оставшись один в комнате, Василий перебрал свои скромные пожитки, добавил то, что привез из-за границы, — все уместилось в один отсек одежного шкафа.

Впервые за многие годы Ромашкин надел военную форму и долго рассматривал себя в зеркале, прикрепленном к дверце шифоньера.

Перед ним стоял стройный, подтянутый подполковник, голова его была наполовину седая, мужественное лицо без морщин, хотя шел ему четвертый десяток. Грудь украшали многие фронтовые награды. За годы службы в разведке в мирные дни наград не прибавилось: считалось это обычной повседневной работой.

От себя прибавим то, чего Ромашкин не видел в отражении зеркала. Не осталось следа от былой его веселости, общительности, был он теперь строг, неразговорчив, замкнут, немногословен. Заводить знакомых ему не полагалось по служебному положению, так что со дня поступления в Высшую разведшколу у него прибавились друзья только по совместной учебе, и то немногие. Весь другой огромный окружающий мир для Ромашкина, да и сам он для этого мира был чем-то за рамками, ограниченными секретностью.