Григорий Мирошниченко - Осада Азова

Из Царьграда митрополит Мелетий Браиловский писал в Москву: «В Крыму большой голод. Такого голода не бывало с того времени, как Крым утвердился. Хлеба купить негде и не на что. Ожидайте нового нападения татар, потому что в Крыму татары едят человечину. Та­тары придут за полоном. Султану нужны полоняники на каторги. Спрос на невольников пошел в гору, особенно на русских. Ждите нападения на Черкасск, Маныч, Медведицкий, Раздоры. Магмет Гирею дан указ султаном: „не мешкая идти на Московское государство…"»

Слухи всякие ползли по Москве, но толком никто не знал, что и как будут решать по поводу Азова сам царь и его ближние бояре.

Царь принял атамана Наума Васильева, есаула Федо­ра Порошина, Томилу Бобырева в своих хоромах. Глаза у царя были слезящиеся, красные. Тело немощное, лицо желтое, распухшее от водянки. Он принял казаков, сидя в высоком царском кресле. Долго молча вглядывался в лица казаков, потом спросил:

– Хорошо ли доехали?

Васильев ответил:

– Доехали хорошо. По всей нашей длинной дороге нас поили и кормили. Со всех ближних деревень выходили мужики, провожали и встречали нас по-доброму.

– Стало быть вы, наши дорогие гости, не в обиде?

– Помилуй, царь-батюшка, за что же нам быть в обиде? От такой щедрости и ласки в обиде быть никак нельзя.

– А на Москве какая вам встреча была?

– На Москве нас встретили еще лучше. Палили из пушек, били в барабаны, звонили в колокола. Таких встреч нам, донским казакам, еще не было. Похвалу и благодаренье мы приносим тебе, наш великий государь и царь-батюшка. Сердца наши переполнялись великим счастьем и великой радостью.

– Приятно мне слышать ваши слова. Лихачев запишет вашу радость в царскую бумагу.

Думный дьяк Федор Федорович Лихачев стоял возле царского кресла. Он переминался с ноги на ногу и только шевелил губами, желая что-то сказать, но не решался.

Царь, видно, уже устал. Он передохнул тяжело и затем снова заговорил:

– Живы ли, здоровы ли атаманы на Дону?

Васильев ответил:

– Татаринов убит. Осип Петров весь изранен. Иван Каторжный тоже ранен был. Алексей Старой тоже. Михаил Черкашенин многажды ранен и остался без глаз.

Царь долго молчал, словно припоминал что-то, о чем-то далеком думал. Видно, вспоминал он, как догадались казаки, свои несправедливости к атаману Алексею Старому. Не раз приходилось государю видеть и старейшего атамана – Михаила Черкашенина. Жаловал Михаил Фе­дорович своей царской казной и вниманием атамана Ивана Каторжного. Да и Наума Васильева он знал хорошо.

– Много ли побили вы татар и турок под крепостью?

– Да тысяч за сто навалили под городом, в самом городе, на Дону перетопили и на море.

– Похвально. А много ли потопили турецких кораблей?

– По нашей смете турецких кораблей было поболе шести сот. Ушло их из-под Азова неведомо сколько, но, как видно, самая малость. Мы их топили, жгли, а частью корабли их пометало море.

– Похвально.

– Привезли мы, государь, в Москву самое большое турецкое знамя. Других знамен, которых мы взяли у турок и татар великое множество, мы не взяли. А на большом знамени срисована персона султана Ибрагима.

– Похвально. Принеси-ка то знамя, Федор Федорович, глянуть охота мне на султанскую персону.

Лихачев быстро вышел за дверь и вскоре вернулся с турецким знаменем.

Царь долго и внимательно рассматривал знамя с изображением турецкого султана.

– А много ли казаков погибло?

– Казаков погибло малым более трех тысяч.

– Не так-то много, но тоже люди наши, русские.

Царь встал, перекрестился дрожащей рукой и повелел Лихачеву писать указ:

– «Всех донских воинов, павших под Азовом за православную веру, поминать, за их службу, за кровь и за многое осадное терпение, в Москве, во всех городах и монастырях».

Казакам царский указ был приятен. Они подумали, что раз так, то их дело, пожалуй, сладится.

Царь повелел принести саблю, которую он хотел даровать казачьему атаману, что первым окажется в Москве после осады Азова. Велел он составить похвальную грамоту и указ о награждении всех прибывших казаков. Лихачев написал по воле царя память в приказ Казенного двора дьякам Григорию Панкратову и Алмазу Иванову, что «государь, царь и великий князь всея Руси Михаил Федорович пожаловал донского атамана Наума Васильева, да есаула Федора Порошина, да двадцать четыре человека казаков за их службу: атаману ковш серебрян в две гривенки, камку-куфтерь десять аршин, тафту добрую, сукно лундыш доброе, сорок соболей в сорок рублев; есаулу камку-кармазин десять аршин, сукно лундыш доб­рое, сорок соболей в двадцать пять рублев; казакам, двадцати четырем человекам, по сукну английскому доброму да по тафте доброй. То все государево жалованье дати при нем, государе, а имена их поставлены под сею памятью».