Том Холланд - Том Холланд

В 149 г. несчастные карфагеняне получили мстительный приказ покинуть свой город. Не считая возможным покориться подобному требованию, они приготовились защищать свои дома и святые места до самой смерти. Именно на это, естественно, и рассчитывали окопавшиеся в Риме «ястребы». Легионы высадились на берег Африки, чтобы убивать. Три года карфагеняне держались вопреки всем шансам на успех, на последней стадии осады они противостояли лучшему полководцу Рима, Сципиону Эмилиану. Наконец, в 146 г. город был взят приступом, ограблен до нитки и подожжен. Ад бушевал семнадцать дней. На обглоданных дочиста, курящихся развалинах римляне выставили объявления, под угрозой смерти запрещавшие селиться на этом месте. Семь веков истории оказались стертыми с лица земли. [41] Общеизвестный рассказ о том, что римляне вспахали плугом всю территорию Карфагена и посыпали ее солью, скорее всего является просто побасенкой. Ни один из древних источников не подтверждает его.

На случай, если до кого-то урок не дошел, римская армия провела весну 146 г., вдалбливая его в головы греков. В ту зиму ряд городов юга Греции решился нарушить баланс сил, установленный Римом в этом регионе. Подобное оскорбление величия нельзя было оставить безнаказанным. В результате военного столкновения, которое завершилось едва ли успев начаться, греческая армия была раздавлена как надоедливая оса, а древний город Коринф превратился в груду дымящихся развалин. Поскольку Коринф особенно славился своими двумя достопримечательностями: достоинствами своих проституток и великолепием произведений искусства — возможности для грабежа представлялись великолепными. Женщины перебитых горожан были обращены в рабство, а на причалах гавани солдаты играли в кости на бесценные произведения живописи. Их окружал целый лес скульптур, ожидавших перехода из одних грабительских рук в другие, а в итоге — отправки в Рим.

Уничтожение не одного, а двух величайших городов Средиземноморья являло собой ошеломляющий акт произвола. И неудивительно, что перед лицом его Сивилле представилось наложенное на Рим проклятие, возносящееся к небу с дымом руин. Даже самим римлянам было как-то не по себе. Они не могли более изображать, что занимаются покорением мира просто из самозащиты. Напоминания об ограблении Коринфа всегда вызывали в римлянах смущение. Вина перед Карфагеном, однако, пробуждала в них более глубокое чувство. Рассказывали, что даже Сципион пролил слезу, увидев охваченные пламенем, рушащиеся стены великого города. В уничтожении самого опасного из врагов Рима он мог видеть, подобно Сивилле, губительную силу Судьбы. В миг высочайшего торжества и превосходства Республики, когда вокруг уже не было врага, способного противостоять ей, когда весь мир казался уже доступным и открытым для грабежа, Сципиону привиделось ее падение. Он вспомнил строки Гомера.

Однако, в отличие от Сивиллы, Сципион умолчал о том, что ему пригрезилось, — о том, что могло принести смерть и разрушение на землю Республики.

Как раз перед катаклизмами 146 г. среди греков возникло некоторое недоумение относительно точного определения понятия «свобода». И если римляне утверждают, что гарантируют ее, то что это может означать? Конечно, здесь речь идет о варварах, которые, к прискорбию, не способны были разобраться в значениях слов. Тем не менее не нужно было становиться философом, чтобы отметить, что слова могут оказаться скользкими и опасно зависящими от дальнейшей перспективы. Как выяснилось в дальнейшем, римское и греческое понимания этого слова действительно расходились. С точки зрения римлян, упорно видевших в греках капризных детей, нуждающихся в твердой руке pater familias, слово «свобода» означало предоставленную городам-государствам возможность следовать правилам, установленным комиссарами Рима. Греки воспринимали свободу, как право воевать друг с другом.

Это несовпадение точек зрения в итоге и привело Коринф к трагической гибели.

После 146 г. можно было забыть о всяких дипломатических тонкостях. Договоры о дружбе, определявшие отношения между Республикой и ее союзниками, обрели жестокую ясность. Они даровали Республике свободу действий, полностью лишая ее союзные государства. Если греческим городам было еще позволено сохранять номинальную автономию, то только потому, что Рим желал пользоваться выгодами империи, не беря на себя труда по управлению ею. Запуганные и раболепные государства, лежавшие за берегами Греции, удвоили свои усилия в попытках предугадать волю Республики. Разнообразные «царственные пудели», правившие монархиями Востока, услужливо прыгали всякий раз, когда римлянам угодно было щелкнуть пальцами, отчетливо понимая, что даже малейший намек на независимость приведет к массовому падежу их боевых слонов или к внезапной смене их самих претендентами на их собственный трон. Наконец, последний монарх Пергама, греческого города, контролировавшего большую часть нынешней Западной Турции, довел дух коллаборационизма до логического предела. В 133 г. он завещал все свое царство Республике.