Джин Уэбстер - Загадка «Четырех Прудов»

– Мы приложим все усилия, чтобы предоставить таковых, – спокойно ответил Терри.

– А, может, вы расскажете, – добавил Мэттисон с таким победоносным видом, словно окончательно ставил точку, – что случилось с облигациями на пять тысяч долларов? Вы ни за что не заставите меня поверить, что какой-то негр…

– О, они вернулись на свое место в сейфе в «Четырех Прудах». Сегодня утром я нашел их в родниковой впадине, где парень их выбросил. А сейчас, джентльмены, – прибавил он несколько нетерпеливо, – прежде чем мы покинем пещеру, я хотел бы провести маленький эксперимент. Погасите, пожалуйста, свои светильники. Я хочу посмотреть, насколько здесь действительно темно.

Мы задули свечи и молча остановились. Сначала вокруг нас был сплошной мрак, но когда наши глаза привыкли к темноте, мы заметили, что откуда-то сверху, с потолка, просачивается слабый свет. Мы могли различить бледные очертания белой скалистой стены сбоку и мерцающую гладь пруда внизу.

– Нет, – начал Терри, – он ничего не видел, должно быть, он… – Внезапно он умолк и, схватив меня за руку, выдохнул: – Что это?

– Где? – спросил я.

– Вон там, впереди.

Я поднял голову и увидел, что из темноты на нас пристально смотрят два круглых глаза, сверкающих, как у хищного зверя. У меня побежали по спине мурашки, и я инстинктивно придвинулся поближе к остальным. Никто не издал ни звука, а я услыхал щелчок взводимого курка на револьвере Терри. Внезапно меня осенило, я выкрикнул:

– Это же Моисей-Кошачий-Глаз!

– Боже правый, он видит в темноте! Кто-нибудь, зажгите свет, – вымолвил Терри хрипло.

Шериф зажег спичку. Дрожащими руками мы засветили свечи и все как один шагнули к тому месту, где появились глаза.

Перед нами, скорчившись в углу небольшого углубления в центре неровной стены, сидел Моисей, который дрожал от страха и смотрел на нас сверху вниз бессмысленным, нечеловеческим взглядом. Нам пришлось вытащить его оттуда силой. Бедняга чуть не умер от голода и так ослаб, что едва стоял на ногах. Очевидно, он лишился и того скудного разума, которым обладал прежде, и что-то быстро и невнятно бормотал на языке, не похожем на английский.

Взбодрив его несколькими каплями виски из фляжки Мэттисона, мы вынесли его на свет божий. Проводник побежал вперед за повозкой, на бегу сообщая новость о том, что Моисей-Кошачий-Глаз нашелся. Половина населения городка Люрэй собралась у пещеры, чтобы сопровождать нас в обратный путь и мне показалось, все сожалели, что у них не было достаточно времени для сбора духового оркестра.

Мы отвезли Моисея в гостиницу, заперли двери от любопытных и принесли ему поесть. Он был явно не в себе, и лишь в результате терпеливых расспросов нам удалось наконец узнать его историю. Она, по сути, соответствовала тому, что вкратце поведал нам Терри в пещере.

Повинуясь моей просьбе, Моисей вернулся за пальто, не зная, что полковник опередил его. Подойдя к пруду, он вдруг услыхал пронзительный вопль и, подняв голову, успел заметить, как большой негр, – тот, которого мой дядя вытянул кнутом, – прыгнул на полковника с криком: «Теперь моя очередь, полковник Гейлорд. Ты выпорол меня, и я покажу тебе, каково это».

Полковник обернулся, сцепился с напавшим на него человеком и во время драки выронил фонарь. Закричав, Моисей ринулся на помощь хозяину, но, когда негр увидел, что он ползет вверх по склону, неожиданно взвизгнул, сбросил с себя старика, повернулся и дал деру.

– Должно быть, увидев эти глаза, парень принял его за дьявола, и не удивительно! – вставил тут Терри.

После гибели полковника Моисей, судя по всему, помешавшийся от горя и ужаса, видел, как мы унесли тело, и остался на том месте, где умер его хозяин. Это подтверждалось следами на берегу пруда. Знакомый со всеми запутанными переходами и тайниками, ему не составило труда скрыться от группы, разыскивавшей его останки. Он питался едой, оставленной убийцей, а когда запасы должны были закончиться, несомненно, умер бы сам, проявив безрассудную собачью преданность.

Когда он окончил свой бессвязный, местами маловразумительный рассказ, мы некоторое время не могли оторвать взгляда от его лица, завороженные его обликом. Испытываемое мною отвращение к нему бесследно исчезло, осталось лишь чувство жалости. Щеки Моисея ввалились, черты заострились сильнее прежнего, в лице не было ни кровинки. Из-под прямых черных косматых волос возбужденно блестели глаза, их выражение непонимающей муки заслуживало сострадания. Он был похож на бессловесное животное, которое впервые в жизни столкнулось со смертью и спрашивает: «За что?».