Степан Злобин - Степан Разин

«А все же заскочил!.. Сокол буйный мой, заскочил во шатре проведать, похвалиться Машке своей, что одолел в бою воеводу! – утешила себя Марья. – А кому же еще хвалиться?! В ком радости столько взыграет, как в Машке!»

«В город идти велел, – знать, не мыслит от воевод быть побитым, то бы велел на струга подаваться или в шатре сидеть в поле...» – думала Марья, постилая постель. И вдруг ей представилось, что Степан сейчас в битве, что он, может быть, ранен, и у нее опустились руки. Она бессильно села, не смела стелить постель – вдруг судьба ей назло нанесет ему рану, а то и бог знает...

За окном то и дело сверкали молнии, почти непрерывно гремел гром. Маше сделалось жутко.

«Чего же они не едут? Какая тут может быть битва?! Поколют, порубят свои своих в темноте – ведь эка погода!» – подумалось Маше.

Огонь в печи давно догорел. Изба освещалась лампадкой перед иконами. Свечи Марья жалела: знала – Степан любит свет, а свечей было мало. В церкви завтра купить, не забыть...

Как вдруг в непогожей ночи залаяли издалека собаки, их лай подхватили другие, по ближним дворам; и сквозь ливень и гром, собачий лай и вой ветра на улице зазвенела казацкая песня...

Марья засуетилась, заметалась по горенке, ожидая, что вот-вот войдет он сюда... И вошел... Не один, привел с собой Еремеева, Серебрякова, Наумова, Алексея Протакина. На пол текла с них вода...

– Вот так тепло у тебя, атаманша! – воскликнул Степан, скидывая кожух. – Намокли мы и иззяблись доволе! Чего там есть, чтобы погреться да с праздничком стукнуться чаркой! Еще воеводу разбили, Машуха! Такой нынче день нам дался!..

Разин обнял ее, при есаулах на радостях поцеловал прямо в губы.

– Банька топлена, атаман, – в смущенье сказала Маша.

Еремеев при слове «банька» повел на нее лукавым взглядом и усмехнулся... Казаки переглянулись с такой же мужской усмешкой.

– На всех вас там веников изготовила, – нарочито громко добавила Марья. – Попарьтесь, каб всем вам с дождя не простыть!..

– Мы уж парились, как в ту сторону воеводу гнали, а ныне к столу нам поближе, – весело возразил Степан.

Преследуя Барятинского, Разин гнался за ним верст пятнадцать. Ночь и гроза остановили погоню. Оставив Сергея Кривого с Бобой караулить воеводу возле какого-то большого села над Свиягой, Степан возвратился в Симбирск доглядеть за осадой острожка. Он с товарищами уже успел объехать вокруг всех стен осажденного городка, подбодрить промокших насквозь казаков, распорядился всем выдать по чарке, чтобы согреться, велел жечь костры и бросать в острожек всю ночь примёты { Прим. стр. 232 } с огнем и только после всего добрался до Марьи...

– Что ж, ныне, браты-воеводы, знать-то нас с одолением ратным! – подняв свою чарку, возгласил Степан. – За ратное одоление, братцы!

Маша хотела уйти от гостей, но Степан остановил ее и велел подносить чары. Подносила по старинному обычаю, с поцелуями, и оттого почувствовала себя как жена. Кланялась, угощала. Зажгла свечи, чтобы стало повеселее, подкинула в печку еще дровец. В избе стало жарко. Все согрелись. Возбужденно говорили о битвах минувшего дня, о предстоящем приступе на острожек...

В первый раз Степан завел к ней своих есаулов, в первый раз при ней говорил о своих больших делах, держался, как дома, хвалил стряпню, сам потчевал всех. И Марье было так хорошо, что она не жалела мятного квасного уюта, который растаял в кислом запахе сушившейся казацкой одежды, не заметила, что полы затоптаны грязными казацкими сапогами...

Есаулы ушли поздно за полночь. Степан вышел вместе со всеми. Марья не смела спросить, вернется ли он к ней. С трепетом прильнула ухом к двери, услыхала, что он стоит у крыльца, прощаясь с есаулами. И успокоилась, поняла, что вернется

Степан возвратился в избу.

Маша с ним осмелела: кинулась, обхватила за шею, прильнула к нему, лаская, гладила голову, плечи, лицо, но замечала, что ласки ее сегодня не держат его, что она не в силах взять над ним власть, которую ощущала всегда, когда он оставался с нею. Степан нетерпеливо, хотя с осторожностью, снимал ее руки с шеи. Маша заплакала...

– Ты что? – удивленно спросил Степан.

– Ты как рвешься куда-то... Постыла тебе я...

– Да войско же, Марья! Ведь не в бобки играемся – рать! Воеводу я недобитком оставил. Боюсь, убежит!..

Сквозь слезы она засмеялась.

– Воевода бежит от тебя, а ты же страшишься! Али на долю тебе иных воевод не осталось? Не гончий пес ты – за зайцами по полям гоняться. Укажи – его и твои есаулы поймают, к тебе приведут! Всюду сам, всюду сам – не каменный тоже и ты! Наумыча, что ли, послал бы, ведь самому тебе надобен тоже когда-то покой! Сережка да Боба небось воеводу к тебе на веревке уже волокут!