Степан Злобин - Степан Разин

Толпа бушевала на улицах, рубила ворота, ломилась в какие-то двери...

– Наш праздник, робята! – кричали по улицам.

– Выбивай дворян из домов!..

– Бей подьячих! – слышались крики сквозь шум бури.

– Крапивное семя бе-ей! Бе-ей!

Раздавались скрежет железа, стрельба, лай собак, стоны, крики...

Какие-то люди внесли воеводу в собор, положили на каменные плиты пола у самого алтаря. Прозоровскому было все безразлично. Он чувствовал только слабость и боль. В соборе было темно. Вспышки молний вдруг вырывали из мрака собора лики икон, испуганные лица сбежавшихся в церковь дворянских жен и детей, купцов с семействами, приказных дьяков и подьячих, попов с попадьями, с детьми... Женщины и ребята плакали, прижимаясь друг к другу, в страхе крестились. Стонали раненые дворяне, принесенные со всех городских стен и с улиц в божий дом как в убежище, в котором их не коснется рука злодеев...

Перед глазами Прозоровского молнии озаряли отрубленную голову Ивана Предтечи на золотом блюде. Предтеча был «ангел» Ивана Семеныча. Воевода хотел помолиться ему, но рука ослабла и не поднималась ко лбу.

«Придут и меня... вот так же...» – подумалось воеводе, но мысль не испугала его. Если не казнит Стенька Разин, то царь казнит...

«Как же ты город мой отдал ворью-бесчинникам?!» – спросил его знакомый голос царя. От страха перед царем воевода очнулся. Понял, что пригрезилось в забытьи... «Как же я город-то отдал?!» – подумал он сокрушенно.

Ливень кончился. С улицы засветились огни разожженных факелов...

«Ворвутся сейчас и сюда!» – с тоской обреченности подумалось Прозоровскому.

Истошная слабость охватила его от боли в животе, от ощущения безнадежности раны, от страха и горя. Он закрыл глаза в забытьи. Перед глазами плыли цветные круги. В ушах стоял звон. Вдруг воевода услышал из-за двери, с Соборной площади, зычный знакомый и торжествующий голос:

– Здравствуй, народ астраханский!

И толпа народа откликнулась ему кличем восторга.

Боярин Богдан Матвеевич Хитрово приехал к Одоевскому в приказ Казанского дворца { Прим. стр. 137 }. Переполошенно забегали приказные подьячие. Два дьяка вылезли на крыльцо, чтобы встретить боярина, и сам Никита Иваныч Одоевский вышел навстречу, за руку провел старого боярина в свою горницу.

– Что ж ты, боярин, в приказ?! Доброе ли то место такого великого гостя принять? Ты бы домой пожаловал, и я рад был бы тебе угодить!

Сухощавый стройный старик с острыми бегающими глазами, с черной серебрящейся, будто бобровою, бородой быстрыми шагами прошел, резким движением сел на указанное место, недовольно взглянул на отворенную дверь, и хотя ничего не сказал, но Никита Иванович понял и сам, затворил дверь... Хитрово снял с головы тафейку, вытер платком лысую голову...

– Дело великое, ждать-то невмоготу, князь Никита Иваныч! – пояснил он причину своего приезда в приказ. – Разорение пришло на меня...

Одоевский отвел в сторону косой взгляд. Старый боярин славился алчностью, и разорить его было не так легко: по всем концам просторного Русского государства лежали его земли – пашни, леса и широкие невспаханные пастбища. У Богдана Матвеевича были свои рудные промыслы, реки и озера с рыбными ловлями, табуны коней и стада овец, поля, засеянные коноплею и льном; житницы его ломились от хлеба, и при нужде он мог накормить в осадный год несколько городов. Он продавал иноземным купцам пеньку, мед, воск, кожи, поташ, смолу, деготь.

– В чем же твое разорение, боярин Богдан Матвеич? Чем могу пособить?

– Черемиса ворует, боярин... Ветлужская черемиса напала на будны майданы в лесах, разорила станы. Приказного моего человека сожгли в печи, двести бочек готового поташу в реку выбили, смолу отвезли на остров и всю истопили огнем – сожгли вместе с бочками... А у меня весь товар запродан иноземным купцам. Вот-вот голландец приедет ко мне за товаром... А прошлый год были нужны деньжишки, я их вперед взял... Купцы с меня станут искать за убытки, а мне-то где взять!.. Разорят!..

– Беда на тебя пришла! – сочувственно сказал Одоевский. – Да с чего же безбожники на тебя воровство такое затеяли? – спросил он, сам хорошо зная все это дело.

Уже года три подряд в приказ Казанского дворца наезжали черемисские ходоки – староста с двоими десятскими, богатые черемисы. С боярином Хитрово у них была тяжба в течение нескольких лет из-за того, что боярская вотчина в царской жалованной грамоте была писана вместе с лесами, в числе которых была небольшая, священная для язычников роща в излучине реки. В царскую грамоту эта рощица попала по явному недоразумению, из-за отсутствия точных чертежей. Леса и земли боярина Хитрово охватили ее с трех сторон. Черемисские посланцы через приказ Казанского дворца добивались того, чтобы царь указал выключить рощу из боярских владений. Они ходили уже несколько лет подряд по Москве, приносили в подарок приказным людям и боярам меду, пушнины. Одоевский и сам носил шубу, привезенную черемисами, сам целую зиму ел черемисский мед. Когда в прошлом году ему довелось беседовать с черемисскими ходоками, он посоветовал им ладить добром с самим боярином Хитрово, законным владельцем лесов. Черемисы несли дары и Богдану Матвеевичу, и его приказчикам, для которых спор о роще стал выгодным источником получения доходов.