Степан Злобин - Степан Разин. Книга вторая

Ударить из пушек… Сейчас…

— Пушкари! — крикнул стольник.

— Здравствуй, наш батька Степан Тимофе-е-ич!.. — взревели тысячи голосов на астраханских стругах.

— Слава батьке великому атаману!

Несколько стрельцов кинулись на сопельщиков, барабанщиков и трубачей.

— Уймитесь, проклятые! Дайте-ка слушать, что батька кричит!

— Измена! — выкрикнул Кошкин с другой стороны.

Князь Семен оглянулся. Выстрелив, падал в воду стрелецкий сотник. Молодой казак уже на палубе рубился с Яном Ружинским на саблях. Еще казаки, цепляясь крюками, карабкались из челна на струг. По Волге летели челны и челны к воеводскому стругу. В них — люди с пищалями, копьями, топорами. Князь Семен выхватил свой пистоль, нацелился в голову казаку. Казак рубанул, и полковник Ружинский, выронив саблю, рухнул на палубу. В тот же миг князь Семен пристрелил казака, и тот полетел за борт в воду. Стольник бросил пистоль и схватил второй. Вторая пуля уложила еще казака. Князь Семен выдернул саблю из ножен, стал спиной к мачте, чтобы обороняться до самой смерти, но в тот же миг что-то свистнуло над его головой и непонятная сила рванула его с палубы в Волгу. Он захлебнулся…

— Бик зур балык! Большой рыба! — сказал татарин-разинец, на веревке вытащив стольника в челн из воды…

Только тут князь Семен понял, что он был стащен в воду простым татарским арканом. Он кашлял, плевался. Изо рта и из носа его лилась вода.

— Айда, тебя батька зовет, бояр!

Как во сне, глядел князь Семен на свой караван. На стругах еще гремели отдельные выстрелы, но уже травили якоря. С насадов еще тут и там падали в воду тела начальных людей, но над караваном уже, как стаи чаек в небе, летели сотни подброшенных в знак приветствия шапок…

— Уловили птаху, батьке потеха будет! — выкрикнул кто-то, заметив в челне знатного пленника.

Князя Семена подхватили, подкинули вверх, кто-то его поймал, как бревно, перевернули, поставили на ноги.

Связанный князь стоял уже на палубе атаманского струга. С волос, бороды и одежды его стекала вода. Разин глядел на него с насмешкой.

— Жара, князь Семен. А ныне я не купался. Тепла ли вода? — спросил Разин.

— Не балуй, Степан Тимофеич, — угрюмо ответил князь. — Ты мне в руки попал бы — я бы над тобой не глумился. Воля твоя — хошь руби, хошь вешай, а глум дуракам оставь!

Окружавшие их казаки подтолкнули друг друга локтями, ожидая, что Разин не спустит дерзости и срубит к чертям воеводскую голову.

Но Степан засмеялся.

— А ты прав, воевода. Невместно мне ваньку валять! — Он нахмурился. — Казаков моих пострелял? — спросил он.

— На что же в бою пистоли? — сказал князь Семен, взглянув ему прямо в глаза.

— И то, на войне не убойство — рать, — вдруг успокоившись, согласился Степан. — Развязывай, казаки, воеводу. Гостем будешь, князь. Ты меня принимал по-добру, ныне мой черед чарку ставить. Я на берег съеду, а ты тут покуда гость на стругу. Не бойся, никто не обидит… Да платье свое просуши. Казак тебе даст на смену, а то ты — что мокрый петух, не к лицу воеводе…

Степан ловко спрыгнул в поданный челн и поплыл к стрелецкому каравану…

У Черного Яра по высокому берегу пылали костры. Вокруг костров пили, ели. Вздымались и стукались кружки с вином. Стрельцы братались с разинским войском, многие находили своих прошлогодних знакомцев.

С мачты княжеского струга сняли мертвое тело разинского сынка. Из протопоповского сада в Черном Яру оборвали цветы, притащили на гроб казаку. Понесли отпевать в городскую церковь. Протопопу велели служить заупокойную службу о «безвинно замученном воине Тимофее»…

Атаман подошел к мертвецу, скинул шапку.

— Что обещал, то сполнил, Тимоша, — привел мне стрельцов астраханских! — сказал он с печальной усмешкой. — Ведь эк окалечили, черти, мальчонку!.. — добавил Степан, горестно глядя на обезображенное тело любимца, словно по ранам и ссадинам читая страшную повесть его мук. И вдруг заключил: — Смердит. Закопайте скорее. — Он махнул рукою и пошел прочь.

В соборной церкви Черного Яра заупокойным звоном звонили колокола…

Астраханским стрельцам объявили казацкую волю. Велели сойтись на круг — выбирать атаманов.

Проходя по берегу мимо разинского струга, они заметили Львова. Кричали ему в насмешку:

— Эй, князь! Иди с нами на круг, оберем в есаулы!

Львов сидел погруженный в тяжелую думу. Его угнетал позор плена. Угнетало до отчаянья, что, опытный воин, он позволил себя окружить, как волк, попавший в облаву… Гул, говор и песни многотысячного полчища шли мимо него…