Степан Злобин - Степан Разин. Книга вторая

— А Корнила? — спросил Степан.

— Крестный твой пуще всех угощал и дары обещал — хитрый бес! Он им бунчук и брусь отдавать не хочет — любит власть! И тебя побивать не пойдет. Бояр не страшится, однако с боярами в драку ему не рука: он ладит твоими руками бояр не пустить, а силу по-старому взять да сидеть в атаманах.

— Лиса, — усмехнулся Разин. — А за что он тебе насулил даров?

— Чтобы я за него тебе слово молвил: мол, любит тебя батька крестный, мириться хочет, от Мишки и Логинки обороняет тебя.

— А к чему ему надо?

— Того не сказал, а думаю я — он Логинки с Мишкой пуще всего страшится. Когда бы ты с ним заодно пошел, те бы присели в кусты да молчали.

— А меня Корней не страшится? — спросил Степан.

— Да черт его ведает, батька! Может, он мыслит, что ты в Кагальницком, а он в Черкасске будет сидеть. Хоть под твоею рукой, а все атаманом!.. Али хочет твоими руками тех задавить да после тебя спихнуть… А чую, чего-то лукавит… Как стал он дары мне сулить, поругался я с ним напоследок… Говорю: «Июдино сердце в тебе, Корней!» Уж он завертелся туды и сюды. Говорит: «От души хотел подарить».

— А ты?

— Я, батька, дверью как треснул — да вон, не простясь!

— И дурак! — сказал Разин. — Было б тебе взять дары да поболе проведать… Эх, ты-ы!..

— Других ищи, атаман! — с обидой в голосе, прямо взглянув Степану в глаза, ответил рыбак. — Душа у меня прямая. Сидел с ним, сидел, кривил уж, кривил. Пока был тверез, все терпел, а вино разобрало — не сдюжил я; не зря говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Меня напоить нелегко: пью довольно, а крепок. Ан старый черт мне подсыпал какого-то зелья — и взяло. Утре проснулся я, чую неладное над собою. На коня да и гону сюды!..

— Не крепок в лазутчиках ты! — усмехнулся Степан. — На такое дело пошел, то уж сердце замкни.

— Других сыщи, атаман! — повторил Прокоп. — В сечу меня посылай — до смерти буду стоять, а с июдами знаться нет силы!..

— Ладно; черт с тобой, — остановил Разин. — Ты вот мне скажи: а что, коли мы на Черкасск ударим? С налету возьмем?

— Не надо, — сказал он. — Черкасских злобить не дело. Как боярские рати напрут, так они к тебе сами с поклоном… А ты станешь лезти взятьем, то будет на руку Логинке с Мишкой. — Рыбак оживился. — Там, батька, сошлось верховых немало, которые с нами ходили в поход. Кабы хлебушком где раздобыться, все к нам сошли бы. Тогда и Черкасск наш будет без шуму… Корнила чего-то болтал, что хлеба умеет добыть и тебя научит…

С отъезда Минаева прошло уж больше месяца, а хлебный обоз от него все не шел, хотя Степан дал Минаеву денег на хлеб.

Разин окреп. Он больше не мог оставаться бездеятельным и вдруг загорелся желанием поехать к Минаеву, посмотреть его войско, договориться с запорожцами о союзе, купить лошадей для войска и пригнать, наконец, обоз хлеба, который разом привлек бы снова к Кагальнику весь Дон.

Оставив вместо себя Федора Каторжного, Степан приказал Наумову с тремя сотнями казаков собираться с ним вместе в дорогу. Еще не в силах подолгу держаться в седле, Разин велел снарядить две санные упряжки, в каждой по тройке. Сборы его были коротки. Весь Кагальник говорил об отъезде Степана. Это был общий праздник. Поездка его означала, что он здоров и снова себя ощущает хозяином Дона: не страшится напасти ни на себя, ни на свой городок, который он оставляет.

Даже Алена, всегда не любившая провожать в отъезд мужа, на этот раз заразилась общей радостью и спокойствием. С легкой и веселой заботливостью она хлопотала, пекла подорожнички, жарила мясо в дорогу, цедила наливки…

— Батяня, возьми меня! — попросился Гришатка, увидев отца в конюшне, где он выбирал лошадей в дорогу.

— А что не взять! Едем! — со внезапной веселостью вдруг согласился отец.

— А матка? — растерянно пробормотал не ждавший согласия мальчишка.

— Что ж, вместе так вместе. Давай уж и матку зови, собирай и Парашку!..

— Матка! Матынька! — мчась со всех ног к Алене, заголосил от восторга Гришатка. — Мы с батей поедем ко Фролу Минаеву… Батя тебе и Парашке велел собираться!..

Алена смутилась и вся залилась вдруг ярким румянцем. Так много лет никуда она не выезжала… Она не могла поверить внезапному счастью…

— Что балуешь! Отвяжись! — чтобы скрыть смущенье, прикрикнула она.

— Матка же! Батя с собой тебя кличет, велел собираться с Парашкой. На тройке поскачем. Вот славно-то будет! Округ казаков три сотни!..

— Отстань, не балуй, — проворчала снова Алена.